Казачество значительно усилилось в последнее время. Трофеями они сильно прибарахлились, смогли вооружить, к тем воинам, что были, еще с пять тысяч. Это хорошо, что наладился контакт с казачеством, нет уже, ну или почти нет, грабежей и разбоя по Волге. Нельзя сказать, что казаки, вдруг, прониклись великодержавностью и стали верноподданными, нет, все не так, хотя чуточку и подобное присутствует: пропаганда работает на всех. Казаки видят удачу и выгоду, ну и силу, причастной к которой хотят быть. За два года на Дон все идут и идут обозы с трофеями, инвентарем, зерном. Коней набрали от поверженных ногайцев более пятнадцати тысяч, да овец захапали и сейчас вовсю продают на образовавшиеся текстильные мануфактуры шерсть.

Однако, я все равно намерен ставить казачество под реестр. Подобная мера позволит еще больше контролировать казаков, по крайней мере, иметь понятие, на что рассчитывать в вероятных конфликтах. Это сильно станет казне, но формирование служивого казачьего воинства многим больше даст пользы. А под реестр брать и желающих с Запорожья, подтачивая силу Гетманщины. Так же в перспективе создать кубанское казачество и оренбургское, пусть даже и нет пока такого города, как Оренбург.

— Как мыслишь, Михаил Васильевич, повести себя с калмыками, башкирами, да с ногайскими мурзами? — спросил я.

— По своей воле не приму их в войско! — жестко отвечал Скопин-Шуйский. — Виделся я с ихними вожаками… Дикие, приказа слушать не станут. По нашим землям пойдут, так Батыево нашествие вспомним. Вот кассимовцы — иное, их приму. А это семь тысяч сабель, немалая сила.

— Ежели не станем их принимать в войско, не будут они нам союзные. Придется крепости ставить и супротив их. Ну а повяжемся кровью, да добычей поделимся, станет все так, как с кассимовцами, в чьей преданности сомнений нет. Так что придется принимать и башкир и калмыков, — высказал я свою волю и наступила пауза.

Ну-с, посмотрим пойдет ли Скопин-Шуйский против меня? И я прекрасно понимаю его позицию. Уже языковой барьер с кочевниками такой, что и приказа не отдашь, а переводчиков почитай и нет. Ну и есть ли вообще понимание дисциплины для этих воинов? Должно быть, но какое отношение будет к местным жителям? Придут такие кочевые товарищи на Киевщину и хана всем. И так народ бежит оттуда.

— Государь… — Скопин замялся. — Кабы лихого не было больше, чем полезного.

— А я жалеть более ляхов не буду! — припечатал я. — Пусть пройдут кочевники югами, через Крымский шлях. Запорожцы их увидят, да и крымцы. А эта орда великая. Сколько степняков обещали привести? Михаил Игнатьевич ты же вел переговоры? Скажи!

Татищев поднялся со своего стула.

— Шестнадцать тысяч башкиры и восемь тысяч калмыки, — сообщил Михаил Игнатьевич Татищев.

— Двадцать четыре тысячи! — воскликнул я. — И это точно не все воины. Во врагах их держать нельзя. Разбавить это воинство кассимовцами, да полками дворянской поместной конницы.

— Великая сила! Нужно по их пути нужно усилить крепости, мало ли что, — высказался Телятевский.

— Вот и думайте! Еще нужно привлекать и армянские полки. Проверить их, да и привлекать. Хотят они жить в семье и не быть рабами, так пусть и бьются рядом с нами. Мне писали, что у них три полка по старому строю, — я подождал вероятные вопросы по армянам, их не было, потому продолжил. — А теперича обскажи, головной воевода, о направлениях ударов.

На самом же деле, куда бить уже оговорено. Это политический вопрос в том числе, поэтому головного воеводу я оставлял на вторых ролях в выборе решений. Ему нужно решать, как бить, ну а я оставляю за собой право повелевать, куда наносить удар.

Рига и вся Западная Двина, ну и Правобережная Украина с оставлением только земель, которые занимает Запорожское войско. Пусть провозглашает себя гетманом Сагайдачный. Он хочет этого, я не против. Тем более, что полякам тогда никуда не деться, как воевать своих же казаков. И тут два варианта: либо казаки запросят у нас помощь, за которую придется платить частью суверенитета, либо начнут терпеть поражения и тогда я получу себе новых реестровых казаков, которых смогу переселить, к примеру у Бахмута по Северному Донцу.

— Через две седмицы часть войска уйдет к Полоцку, кабы обложить шведов, — сообщал часть плана Скопин-Шуйский.

Мы планировали не воевать со шведами, а обрезать им все пути снабжения и инкорпорировать. Пусть уходят с личным белым оружием, но не более того. Мушкеты, как и порох с пушками оставляют, пики и нам пригодятся. Начнут сопротивляться, так и вовсе отошлем в Восточную Сибирь.

Почему так? Это же война со шведами! Нет! Это лишь принуждение к выполнению шведских обязательств перед нами. По факту, они получили деньги за то, что должны воевать на нашей стороне. Много получили, сто тысяч. И эти средства не отработаны. Кроме того, у нас с Речью Посполитой никаких мирных соглашений не было подписано. Подпись Сигизмунда без одобрения Сейма — только намерение сторон, как оказалось. Так что шведы, пойдя на мир с Речью Посполитой, а это уже свершившийся факт, нарушают свои договоренности перед нами.

Карл присылал своего переговорщика, чтобы тот договорился об подписании каких-то там соглашений, по которым наши прежние договоренности оказывались бы ничтожными. Посланника не приняли, сообщив, что нашей стороне и так неплохо живется. И в нашей наглости мы еще опираемся на Англию и Голландию, которым обещана очень выгодная торговля. В преддверии нарастающих противоречий с Данией, шведы не рискнут начинать полноценные военные действия с нами. Они, по любому, решат посмотреть, чем русско-польская свара закончится. Помогут ляхам материально, не без этого, но и этим создадут прецедент, который и позволит нам разоружить шведскую армию Делагарди. Нам оружие всегда нужно, а шведская армия в Полоцке не обязательна.

Вторым ударом будут земли Вишневецкого и Острожского до Львова, но без него. Мы пограбим, ослабим, но территорий, западнее Киева, возьмем немного, чтобы не подавиться от больших кусков. Нельзя ставить Речь Посполитую у пропасти. Это не время разделов Польши, нынче польско-литовское государство способно отвечать на вызовы. Спесь только сбить со шляхты. Сложно им понимать, что те, кто еще пару лет назад был почти покорен, вдруг способны дать по зубам. Тут пару зубов выбить нужно, чтобы зауважали.

Заседание Боярской Думы длилось еще более часа после того, как были озвучены военные планы. Серьезных дебатов не было. Все понимали, что бить по землям, где русские войска уже хаживали, не нужно. Ну а полякам так же придется наступать либо на Смоленск, что вряд ли, так как они поняли, сколь неприступна сейчас эта крепость, или решать вопросы с нами у Киева и Чернигова.

— Михаил Васильевич, останься! И зайди ко мне! — сказал я, когда все собравшиеся стали расходится.

По правилам, государь должен был первым уйти, в принципе, фактически, так и произошло, я перешел из одной комнаты в другую.

— Звал, государь-император? — спросил Скопин-Шуйский.

— Звал, — усталым голосом сказал я, но быстро собрался и продолжил вкрадчиво говорить. — Вот скажи, Михаил Васильевич, чем ты не доволен? Земель мало, али еще что, серебра? Славы ратной не хватает? Так ее у тебя столь много, что нет и у ляхов более славного воеводы. А будет еще больше. Так чего?

— Не понимаю, государь, к чему ты, прости! — растерялся головной воевода.

Изучая его характер, а это было необходимо, мне показалось, что как таковой власти Скопину не нужно. Он весь в войне, живет этим, и недосуг думать об ином. И при разговорах с головным воеводой я постоянно делаю упор на то, что царская доля сложна и война тут лишь одно из многих, но не главное. А войны с Михаилу дам много, с лихвой, время такое.

— Миша… я ценю то, что ты делаешь, не хочу иметь в тебе врага.

— Да о чем ты, государь? С чего мне быть тебе врагом? От того, что знатен и в книгах высоко написан? Так ты государь, а я боярин, иного не потребно! — Скопин явно разнервничался.

— С Максимом говорил? Письмо от Шуйского принимал? — напрямую спросил я.