— Подведем пушки — и дела не долга, — говорил Хворостинин.
Михаил Васильевич Скопин-Шуйский только с улыбкой на лице покачал головой.
Юрий Хворостинин словно переродился. Ранее, бывший хорошим исполнителем, нынче в воеводе будто проснулись качества его великого отца. Хворостинин-сын стал сыпать предложениями, выказывать свои соображения. Было видно, что он готов проявлять инициативу и расти, как военачальник.
Скопин-Шуйский даже немного заволновался. Его чин главнокомандующего мог бы предполагать сидение далеко от театра военных действий и лишь вырабатывать общую стратегию ведения войны. А молодой гениальный полководец уже не может без адреналина сражений.
— Без приступа нам не обойтись, — в очередной раз подумав, высказывался Скопин-Шуйский. — Мы правильно поступили, что начали тренировать воинов и выстроили свои стены. Приступ будет кровавый. Но, коли промедлим, то будем иметь худшее условие для мира.
— Боярин, головной воевода, — обратился к своему командиру Алябьев. — Переговоры будут?
— Каждая война закончится переговорами и миром, — наставительно отвечал головной воевода.
Два дня тому прибыло пополнение, за которое Скопин-Шуйский был очень благодарен смоленскому воеводе Михаилу Борисовичу Шеину. Головной воевода оказался неподдельно удивлен поступком смоленского воеводы. Это была, по сути, инициатива Шеина, поделиться пушками, а главное, порохом, ядрами и дробом. Именно этого крайне не хватало войску Скопина-Шуйского. Ранее пренебрежительное и негативное отношение к Шеину одномоментно изрядно прибавило смоленскому воеводе дружелюбия со стороны главнокомандующего.
— Я все, что хотел, увидел, — сказал Скопин-Шуйский, а после обратился к Алябьеву. — Андрей Семенович, на вечер назначаю Военный Совет.
На военном совете не было ни одного возражения о начале приступа. Обсуждались лишь частные моменты предстоящего мероприятия.
24 мая 1609 года от рождества Христова русские войска, до того перекрывавшие все подходы к столице Великого княжества Литовского, пришли в движение. Неожиданно для защитников, русские войска стали атаковать городскую стену сразу в трех местах. Русские воины наперевес с лестницами, под прикрытием больших деревянных щитов, подходили к городскому рву. Однако, как только защитники начинали концентрировать свои силы на определенных участках многокилометровой городской стены для отражения атаки, русские отступали.
Плотная застройка рядом с городской стеной, которая отделяла более чем треть города, оставшегося без защиты, использовалась русскими войсками для относительно безопасного подхода ближе к стене. Мало того, огромное количество артиллерии позволяло заранее спрятать в домах орудия и скрывать их до нужного момента. Тот самый нужный момент возникал тогда, как только крепостные орудия смещались чуть в сторону в направлении наступающих колонн русских. Дважды получилось осуществить подобный маневр. Защитники разворачивали орудия и получали ядра по своим позициям, теряя пушки и людей. После защитники начали бить уже по строениям, причем, чаще раскаленными ядрами. Пришлось отводить орудия, чтобы распространяющийся угарный газ от горящих домов не стал более смертоносным, чем сами пушечные ядра врага.
Между тем, далеко не весь дым шел на русские позиции. И, если у русских войск была возможность отойти чуть подальше от дыма, то защитникам приходилось тяжело. Некоторых уже рвало, у иных начинала болеть голова. Под подобным прикрытием можно было войти на крепостные стены и быстро добиться локального успеха. Но, действенных средств, чтобы не получить отравлений в наличии не имелось, а намоченные тряпки, натянутые на лицо, не так, чтобы помогали.
Большой неожиданностью для защитников стало появление плотов на реке Вилии. На этих платформах размещались орудия. Защитники Вильно обратили внимание на подходящие к внутреннему Виленскому замку артиллерийские платформы уже тогда, как только первые орудия на плотах прошли Гедыминову гору. Из-за того, что напротив была река, а за рекой располагались лишь только несколько рот русских солдат, Рожинский, командующий обороной Вильно, не счел необходимым держать большие силы на стенах внутреннего замка. Потому там и не было орудий. Русские артиллеристы-пушкари, без каких-либо препятствий, расстреливали замок, в котором, между тем, пряталась вся знать Вильно, профессура университета, магистрат.
Ворота внутреннего замка открылись и оттуда вышли мушкетеры. Роман Рожинский поставил им задачу выбить прислугу русских пушек и по возможности и вовсе захватить плоты. Вот только русским командованием предполагался такой вариант развития событий и на каждом плоту была, как минимум, одна полевая пушка, заряженная дробом и готовая к выстрелу не по стенам, а по живой силе противника. Кроме того, в домах, которые располагались на другом берегу реки, с ночи засели гвардейские части.
— Почему они медлят? — Скопин-Шуйский задал риторический вопрос, на который не было ни у кого из присутствующих ответа.
Командующий наблюдал за развитием событий с той самой стены, которая была выстроена русскими розмысловыми ротами для тренировок воинов. Никто не мог сказать командующему свое мнение, потому, как толком ничего не было видно. Лишь зрительная труба головного воеводы позволяла ему видеть общую картину происходящего.
Михаил Васильевич Скопин-Шуйский первоначально предполагал, как можно больше раздергать оборону Вильно. Любитель истории военного дела Скопин-Шуйский знал главные причины того, почему монголо-татарам удавалось брать штурмом русские города-крепости. Кроме метательных орудий, монголы использовали тактику непрерывных штурмов. Особенно это было актуальным при численном перевесе атакующих над обороняющимися. Штурм и днем, и ночью с постоянной ротацией воинов и раздергиванием защитников на различные участки длинной крепостной стены — вот то, что позволит добиться успеха и выбрать нужный момент для решительного штурма, когда защитники выдохнутся, ослабнут.
Но, вот здесь и сейчас Скопин-Шуйский увидел, что можно было бы попробовать захватить внутренний замок, на самом деле одной стеной выходящий к реке и не являющийся по сути внутренним. И он сокрушался, что командиры гвардейцев не увидели момента и не постарались быстро форсировать Вилию для удара по внутреннему замку. А, нет, все же додумались.
— Поздно. Сейчас уже поздно, — констатировал Скопин-Шуйский и перевел свое внимание на то, что происходит у Субочских ворот, которые все больше расстреливали из пушек.
Гвардейцы выбежали из домов и стали спешно заходить в неглубокую реку. Уже через двадцать минут все мушкетеры, вышедшие из ворот крепости, были уничтожены. У немецких наемников, а это были именно они, шансов не осталось уже тогда, как только выбежали русские гвардейцы и начали форсировать реку. Защитники сразу же стали закрывать ворота, оставляя наемников на произвол судьбы.
— Тоже хорошо, — произнес Скопин-Шуйский.
Командующий рассудил так, что подобное поведение защитников плохо скажется на общем духе обороняющихся, тем более в той их части, которую составляют наемники. Это же, по сути предательство роты мушкетеров.
— Командуйте плотам уходить! — сказал Скопин-Шуйский и уже через тридцать секунд вестовой галопом одвуконь мчался к нужному участку осады.
Ночью приступ не прекращался. Точнее сказать, прощупывание обороны противника. В полночь, а после и с рассветом было два момента, когда, сменивший Скопина-Шуйского воевода Хворостинин, хотел было дать приказ на побудку резервов и о начале полноценного штурма. Русским войскам удавалось подойти к самим стенам и даже выставить лестницы. Однако, защитники все-таки успевали в последний момент среагировать и насытить оборону проблемного участка крепостной стены.
Через день и обороняющимся, и идущим на приступ стало понятно: рано или поздно, но город падет полностью. Роман Рожинский запросил переговоры.
— Боярин головной воевода, Рожинский время хочет потянуть. Дать отдохнуть и выспаться защитникам, — высказался Алябьев.
