Чем подобное грозит не трудно догадаться. Пусть военные действия в османами и предусмотрены внешней политикой России, но эти войны должны были быть чужими руками. Там казаки пошалят, взяв какой турецкий город, тут армянские соединения и опять же казаки выступят и отступят. Но никаких регулярных русских войск.
И вот это нужно было донести до шаха. А еще, если русскими телами Аббас хочет выстелить себе дорогу в Рай, то не получится, ну а будет такая дорога в Ад, то пусть шах поскользнётся и свалится в бездну, где его место, — приветствовал Татищев шаха Аббаса.
— Ты хотел видеть меня до Военного Совета? Цени, что я снизошёл и призвал тебя! И что ты хотел сказать мне? — Аббас говорил с улыбкой, но Михаил Игнатьевич чувствовал, насколько он презирает русского посла.
— Великий, мой государь дал четкие поручения, которые нарушаются. Российская империя не участвует в войне, но лишь ее вольные подданные сами решили прийти на помощь друзьям, — кратко озвучил свои требования, не обвиняя напрямую Аббаса в жульничестве.
— Я дам распоряжения меньше говорить о России, — ответ прозвучал, словно отмашка от назойливой мухи.
— А еще, великий, в договоренностях сказано, что русские войска действуют самостоятельно. Дай нам что именно защитить и мы упремся стеной, — сказал Татищев.
Михаил Игнатьевич уже чувствовал, что ходил по краю и, будь на его месте кто из персов, то шах мог приказать казнить того за наглость. Надо же — два вопроса в подряд, да еще и с претензиями, почти что обвинениями Аббаса в несоблюдении договора.
— А еще, наглый посол, ты встречался с моим старшим сыном, с шахзаде моей державы. Не играй с огнем, или именно твоя голова будет отделять Иран и Россию от дружбы. Твой правитель не может быть глупцом и тем самым лишит тебя головы, если я… — Аббас хотел сказать «не могу этого сделать», но содрогнулся, вступая во внутренние противоречия, что шах может все.
— Прости, великий, — Татищев рухнул на колени и склонил голову. — Но я ничего не умышляю. Кто я такой, чтобы измышлять на твоей земле и еще с твоими людьми?
— Лжешь! — выкрикнул Аббас. — Уведите его!
Шах сразу же изменил свое решение покарать Татищева и повелел отпустить русского посла, но более его не допускать к нему, потребовал, чтобы при нем даже не упоминалось имя Татищева. А русскому царю Аббас решил отписаться, но письмо отправить только после того, как станет понятно, что война выиграна. Именно от победы или поражения и будет зависеть то, как именно станет разговаривать Аббас с любыми русскими посланниками.
В момент, когда освобождали Михаила Игнатьевича, он думал только об одном: добрался ли вестовой до Москвы. Скорее всего, еще нет, несмотря на то, что вестовой имеет такую грамоту, по которой его в первую очередь будут снабжать и лошадьми и кораблями, чтобы только быстрее добраться до столицы. На самом деле за две недели можно вполне добраться до Москвы, или даже чуть быстрее, но Татищев рассчитывал с запасом. Очень желательно, чтобы во время предполагаемой осады Эрзерума прибыл ответ от государя, как и люди, которые исполнят в нужном виде необходимое.
С Аббасом России не по пути, а вот наследник более чем адекватный.
Париж
3 июля 1610 года
Что за король в восемь лет? Мальчишка, вокруг которого неизбежна борьба за власть среди вельмож. Любая держава подвергается испытанию, когда нет устойчивости управления. Регентство женщины редко бывает без присутствия рядом мужчин. А если это еще и вольнонравная Медичи, то мужчины будут, как правило, внешне красивыми.
14 мая 1610 года был убит король Франции Генрих IV. Убит по той самой причине, которая лейтмотивом прошла по всей судьбе короля. Религиозные проблемы, казалось, были решены, ну или притушены, но всегда есть личности, которые недовольны правлением и решениями короля, сколько бы он не примерял гугенотов с католиками. Убийца Франсуа Равальяк, ярый католик, был таковым.
Хотя уже сейчас, через полтора месяца после убийства, по всей Франции ходили разные слухи, в которых убийца был лишь клинком, который в своих руках держали абсолютно другие люди. Говорили даже о том, что это московские татары так поступили, слишком подозрительно совпало увеличение русского посольства и смерти короля.
Но прямых доказательств не было, а русские оказались весьма щедрыми. Они прекрасно понимали, кому именно предлагать серебро за поддержку и протекцию, не гнушаясь оплачивать даже военным свою дополнительную охрану, чтобы стража лишний раз прошлась по улице, где есть купленные, или арендованные русскими помещения.
Между тем, работа русского посольства, здесь и везде, где только появляется, направленная на экономическую выгоду, шла своим чередом. Те, кому и положено, уже были осведомлены о русских товарах. Мало того, даже в королевском дворе есть три русских зеркала, купленные у голландцев-перекупщиков. И эти замечательные изделия были качеством даже лучшим, чем венецианские.
Перед смертью, Генрих даже планировал экспедицию в далекую Московию, чтобы все разузнать и понять, что нужно сделать, дабы выкрасть русских мастеров. С Венецией все никак не удавалось осуществить такой вот промышленный шпионаж начала Нового времени, а с русскими, как считали многие, обязательно получится. Куда там варварам до цивилизованных и прожженных интриганов Венеции!
Но прибыло полноценное русское посольство, и тут у разумных людей мог возникнуть вполне напрашивающийся вопрос: а кто тут варвар? Все русские были одеты богато, по итальянской моде, а их бретеры, особенно прибывшие недавно, выигрывают одну дуэль за другой. Еще бы, если в Париж прибыл Роман Куевый. Это то, кто был ранее испанским идальго Рамоном Куэво, а новую фамилию уже русскому дворянину выбрал сам государь. Теперь русский для француза — это нарицательное, в понимании «смертельный».
— Все у нас готово? — спрашивал Козьма Лавров, дьяк Приказа Иноземных дел, у барона Гумберта.
— Все. Сегодня уже и начнем, — самодовольно отвечал Иохим Гумберт.
Было чем хвастаться бывшему наемнику. Работу он провел большую и, что важно, продуктивную. Выкуплен один немаленький трактир, склады рядом с ним. Наняты французы-исполнители, чтобы меньше кляли московитов. А еще, что было самым сложным, удалось договориться с двумя парижскими монастырями, чтобы там выращивать тюльпаны из луковиц тюльпанов, привезенных из России.
— Признаться, я до сих пор не верю в то, что это может принести доход, — проявил скепсис Лавров.
— Пока все, что говорил государь-император в той или иной степени сбывалось. Я вообще думаю, что он разговаривает с Богом. Иначе как можно было направлять нас в Париж именно сейчас, когда многое можно сделать и почти безвластие, — говорил Гумберт, а Лавров соглашался.
Для Козьмы, который некоторое время был при русском посольстве в Крыму, а после и вовсе исполнял обязанности посла при ханском дворе, государь стал небожителем, пусть вера и учит не создавать себе кумиров. Но как можно было так сыграть политическую партию, в ходе которой Крым, если и не русский, то безусловно и не турецкий, несмотря на османские крепости на территории полуострова и рядом с ним. Так или иначе, но Лавров был воодушевлен перспективами, которые открывались для России в последние годы.
Русские представители обедали в одном из выкупленных трактиров, когда в другом, не так далеко, начиналось целое представление. Нельзя там появляться русским, иначе дело не выгорит. Пусть владельцами биржи станут голландцы, которых наняли французы. Так заметались следы, но выгоды должны поиметь именно русские представители.
— Следующий лот. Тюльпан белый с синей полосой. Дюжина луковиц, — распорядитель показал рисунок красивого тюльпана в озвученной расцветке. — начальная цена один экю [в это время золотая монета, равная 3 ливра или более 60 су].
Установилось молчание. Приглашенные люди ждали зеркал, фарфора, а начали торг с тюльпанных луковиц.
