Мешок, который Водима вынес из мерзлотника сегодня, был двадцатым по счету. Ледяные осколки похрустывали внутри, пока он шел к уцелевшему участку асфальтированного тротуара рядом с крайней от мерзлотника пятиэтажкой. Там он высыпал их и разровнял получившуюся кучу, чтоб лед таял быстрее. На прогретом за день асфальте ледышки сразу начали плавиться, но таяли они не полностью, кое-что оставалось. Водима поднял один из прозрачных кусочков – тот был мокрым и прохладным, но не исходил влагой в руках.
Алмаз. Природный камень без огранки стоил намного меньше бриллианта, но у Водимы за двадцать лет их скопилось столько, что жестяная коробка из-под печенья почти доверху заполнилась. Пока он не пользовался этим богатством и хранил на тот случай, если захочет уехать куда подальше. С каждым годом бремя вины давило на него все сильнее, а дорога в Лукоморье по-прежнему оставалась неведомой. Водима чувствовал, что еще год-другой, и терпение его иссякнет. Тогда он и отведет в Лунный Чертог всех детей из интерната вместе с воспитателями – например, уговорит педагогов устроить массовую экскурсию, наобещает всяческих красот, а потом скроется, чтобы больше не возвращаться. В интернате было примерно четыреста детей. Если удастся заманить в подземелье хотя бы половину из них, у него будет две сотни лет спокойной и безбедной жизни. За это время можно сделать многое, даже забыть тех, кто его бросил, полюбить снова и завести семью. Может быть, такая жизнь ему понравится, и мечты о Лукоморье когда-нибудь выветрятся из его головы вместе с невыносимой тоской.
Мечтая, Водима собирал алмазы с асфальта, заодно подсчитывая их количество. В тот момент, когда последний, пятнадцатый по счету камень должен был отправиться в приготовленный для сбора пакет, на тротуар перед ним легла тень. Водима вздрогнул от неожиданности и чуть не рассыпал алмазы, взмахнув руками для поддержания равновесия. Но, увидев стоящего перед ним человека, он разжал пальцы, и пакет плюхнулся на асфальт. Камни разлетелись по тротуару, но он даже не взглянул на них.
Перед ним стоял Мастер.
Водиме показалось, что в момент узнавания по его телу пронесся электрический разряд. А в следующую секунду разочарование прокатилось ледяной волной сверху донизу. «Все-таки это не Мастер. Но как похож!» – поразился Водима, вглядываясь в лицо незнакомца.
Мужчине на вид было чуть больше двадцати лет, но, возможно, он казался старше из-за того, что выглядел невероятно изможденным. Под глазами залегли черные круги, на лице, заросшем густой растительностью, уже слишком длинной для щетины, но еще коротковатой для бороды, сверкали черные, глубоко ввалившиеся глаза. Из глаз катились слезы. Все тело незнакомца сотрясала крупная дрожь: казалось, он сильно мерз. Слой глины, покрывающий почти всю его одежду, наводил на мысли о том, что этот человек только что вышел из той же двери, что и Водима. Из двери в холме, то есть – из мерзлотника. А значит, скорее всего, незнакомец не из местных, потому что местные ни за что не пошли бы в мерзлотник, зная о его дурной славе.
– Ед-ды, п-п-пож-ж-жал-л-л-с-с-с… – умоляюще глядя на Водиму, попытался произнести мужчина, но вместо последнего слога его зубы выбили чечетку.
– Ты кто? – спросил Вадима, поспешно собирая драгоценные камни с асфальта и наблюдая за незнакомцем боковым зрением.
– М-маррк! К-к-как-кое с-сег-г-год-дня ч-ч- ч… – На последнем звуке речь мужчины зависла, и Вадима ответил, не дожидаясь, пока тот договорит:
– Пятое июля с утра было. Долго плутал, что ли?
– С-с-с м-мая! – ответил тот и покосился на рассыпанные по тротуару алмазы.
– Идти-то можешь? – Водима с сомнением взглянул на собеседника, заметив, что тот с трудом удерживается на ногах: казалось, его пошатывало от ветра.
– А д-да…дал-л-ле-к-ко?
– Высоко. По лестнице поднимешься? Или тебе в подъезде постелить? На себе не потащу, не мечтай! – ответил Водима, не скрывая неприязни. Возиться с грязным, едва живым незнакомцем ему совсем не хотелось, но его разбирало любопытство из-за удивительного сходства мужчины с Мастером. Волнующие догадки одна за другой рождались в голове Водимы. «Что, если этот человек пришел с той стороны, из Лукоморья? Может быть, он чем-то провинился, и они прогнали его?»
– Ладно, Марк, будем знакомы. Меня зовут Водима. Иди за мной, – буркнул он и, крепко сжимая в руке пакет с алмазами, направился к своей двухэтажке.
И все-таки ему пришлось помочь непрошеному гостю подняться по лестнице: ноги у Марка подкашивались, и Водима был вынужден подставить ему свое плечо.
С трудом они добрались до квартиры. Водима проводил гостя в кухню и открыл для него банку тушенки. Проглотив мясо вместе с кусками застывшего жира и согревшись горячим чаем, мужчина обрел способность внятно говорить, и Водима, наконец, смог услышать вразумительные ответы на свои вопросы. Оказалось, что Марк провалился в подземелье еще в конце мая и блуждал по темным тоннелям больше месяца, поэтому теперь почти ничего не видел. Его зрение сильно пострадало за долгое время, проведенное во мраке. А выбрался он лишь благодаря тому, что заметил движущийся в темноте луч света, пополз вслед за ним и нашел лестницу, ведущую к выходу.
– Как ты вообще туда попал? – Водима задал, наконец, самый волнующий его вопрос. Он вспомнил, что всю дорогу от Лунного Чертога до двери мерзлотника его сопровождало чье-то тяжелое сопение, раздававшееся далеко за спиной. Значит, это был Марк, следовавший за лучом его фонарика.
– Да по дурости! – Презрительно фыркнув, Марк наклонился и потянулся к своему рюкзаку, лежавшему на полу кухни рядом с табуретом. Повозившись с застежкой-молнией, гость извлек наружу книгу в темно-коричневом кожаном переплете и бросил на стол рядом с пустой банкой. – Этих вот сказок начитался! Один дурак придумал, а другой – поверил!
– А что там? – Водима потянулся к книге и открыл ее на первой странице. Его взгляд прирос к изображению дерева, занимающего весь лист. Дерево было знакомое. Такое же Водима видел на рисунках Мастера, который называл это дерево «Древом жизни» и рисовал его с толстым стволом, с сильно разветвленной кроной без листьев и корневой системой, в точности повторяющей рисунок кроны в зеркальном отражении: корней было столько же, сколько и веток, – однажды Водима из любопытства их пересчитал. Мастер утверждал, что это дерево растет в Лукоморье: корни располагаются в темной его части, называемой Навью и населенной злобными существами, ветви поднимаются к обители богов – Прави, а ствол находится в Яви, в чудесном саду, где живут диковинные люди-птицы, и у каждой из этих птиц есть свой особенный волшебный дар. У диковинных птиц были не менее диковинные имена, некоторые врезались Водиме в память: Алконост, Гамаюн, Сирин, Жар-птица. Алконост могла подниматься в обитель богов, Гамаюн (Мастер еще называл ее Синей Птицей) могла исполнять желания, Сирин же спускалась к корням, в подземелье, чтобы спеть свою грустную песню каждой несчастной душе, оказавшейся там. Ну, а Жар-птица… Водима напряг память, пытаясь вспомнить, в чем заключался ее дар, но не мог. Что-то там было связано с ее перьями… От размышлений его отвлек голос Марка:
– Эй, прости, дружище, но мне кажется, что я говорю сам с собой!
– Что? А, да. Задумался просто. Послушай, откуда у тебя эта книга?
– Не представляешь – даже стыдно признаться! – начал Марк таким тоном, будто только и ждал этого вопроса. – Получил в наследство от папаши! Вместо заводов-пароходов и кучи деньжищ!
– Это как?
– Завещание оказалось с сюрпризом. В нем было условие: я получаю все имущество, если собственноручно и в присутствии нотариуса сожгу сверток, даже не заглядывая внутрь.
– И что? Разве это трудное условие? – удивился Водима.
– Для меня оно оказалось невыполнимым! – Марк вздохнул с грустной усмешкой. – И я выбрал сверток вместо остального наследства! Любопытство всю жизнь меня подводило!
– Твой папаша, похоже, был тот еще шутник! – заметил Водима.
