Но возвращение Тильды в родную школу не вызвало у Риты восторга. Одноклассница то и дело отпускала колкости в ее адрес, и последняя такая фраза как раз прозвучала перед уроком физкультуры, причем сказано это было не Тильде, а другой девушке, но так, чтобы Тильда услышала: «Ты заметила, как Санталайнен деградировала в своей чукотской школе? Причем, и умственно, и физически. Зря она вернулась. Здесь ей пальма первенства больше не светит. Печально, что как раз в последний год учебы она утратила свое лидерство». «Ошибаешься!» – выпалила Тильда и тут же пожалела – много чести разговаривать с этой гадюкой! Но «гадюка» словно только этого и ждала, спросила с язвительной ухмылкой: «Да ладно? Спорим?» И они поспорили.
Теперь Тильда не могла позволить себе ударить лицом в грязь, но именно это и произошло, причем в буквальном смысле, с той лишь разницей, что «ударила» она не в грязь, а в пыль: растянулась во весь рост на голой земле стадиона за сто метров до финиша. Поток воздуха обдал ее разгоряченное тело, а затем перед глазами замелькали ярко-розовые кроссовки Риты с логотипом «Puma» на заднике. «Специально, что ли, под свое имя выбирала?» – с усмешкой подумала Тильда, провожая взглядом стройные ноги одноклассницы, обтянутые спортивными «легинсами». Вскоре Рита стала видна целиком. Лицо ее, багровое и потное, лучилось злорадным счастьем. «Отличный результат, Мерзлякова! – послышался голос физрука. – Санталайнен, с тобой все в порядке?»
Потирая ушибленные колени ободранными ладонями, Тильда встала и, не поднимая глаз, отправилась в раздевалку. Один кроссовок болтался на ноге. Шнурок на нем оказался порван и волочился по земле. Физрук пытался ее проводить и настаивал на посещении медпункта. Тильда заверила, что в помощи не нуждается и в медпункт обязательно зайдет, хотя и не собиралась туда, уверенная, что несколько ссадин не повод для этого. С ее душой дело обстояло гораздо хуже, чем с коленями, но тут медицина едва ли могла помочь: такие вещи излечивались только временем. Тильда старалась забыть свой позор, но ей не дали: спустя два дня она случайно услышала в разговоре двух одноклассниц, обсуждавших последний забег на физкультуре, что Рита подстроила поражение соперницы, тайком подрезав маникюрными ножницами шнурки в ее кроссовках.
Тильда прошла мимо девушек, сделав каменное лицо, чтобы те не догадались о буре гнева, поднявшейся у нее внутри. На следующий день, собираясь в школу, она захватила с собой маникюрные ножницы, совершенно не представляя себе, каким образом использует их, но уверенная, что они ей точно пригодятся. И что шнурками она не ограничится.
Первой мыслью было испортить одежду Риты, но такая месть показалась Тильде недостаточной. Родители купят новую, да и все. К тому же, подозрение сразу упадет на Тильду, ведь всему классу известно о том, что недавно она проиграла Рите спор. Наверное, и новость о подрезанных шнурках теперь – главная тема разговоров на переменах.
И тут Тильду осенило: ведь сплетни о шнурках можно использовать!
Урок физкультуры был последним, и Тильда отпросилась у физрука, сославшись на то, что травмы после прошлого падения еще дают о себе знать. Но, прежде чем уйти домой, она зашла в раздевалку. Спустя полчаса после того, как прозвенел звонок на урок, одежда двух одноклассниц, болтавших накануне о подрезанных шнурках, превратилась в решето (благо, шкафчики не запирались), а пол в раздевалке усыпали лоскутки ткани. На вырванном из тетради листе Тильда написала печатными буквами: «Трепло, придержите языки, иначе их ждет та же участь». Листок украсил скамейку, пришпиленный к ней воткнутыми в сиденье маникюрными ножницами.
Шум поднялся в тот же день. Родители одноклассниц заявили в полицию об испорченной одежде своих дочерей и угрозах в их адрес. Тильде пришлось дать подробные показания обо всех действиях, совершенных ею после того, как ее отпустили с урока физкультуры. Она ужасно волновалась, но делала вид, что потрясена случившимся: «Кто мог сделать такое? Какой кошмар! А если это сумасшедший? И он учится в нашем классе? Страшно подумать, на что еще способен этот человек!» – восклицала она, не ожидая от себя такого актерского таланта. Но можно было и не надрываться уж слишком, – главной подозреваемой в акте вандализма посчитали Риту. И хотя прямых доказательств против нее не было, но косвенных хватало: пострадавшие одноклассницы в красках изложили полицейским историю с подрезанными шнурками и заявили, что, скорее всего, Рита отомстила им за распространение слухов о ее проделках. Именно так и должно было случиться по плану Тильды. В одночасье Рита из лучшей ученицы школы превратилась в изгоя. Учителя, прежде распевавшие о ней дифирамбы, перестали ее замечать, одноклассники начали сторониться, девчонки шептались за ее спиной, бросая косые взгляды, мальчишки дразнили, изображая ножницы постукиванием друг о друга среднего и указательного пальцев. Все это привело к тому, что у Риты случился жуткий нервный срыв прямо на уроке. Используя содержимое своего школьного рюкзака в качестве снарядов, она атаковала своих одноклассников, расшвыряв в них весь запас тетрадей и учебников, а когда тот иссяк, выбежала из кабинета и с тех пор больше не появлялась в школе. Одноклассницы, от которых Тильда узнала о шнурках, теперь вещали о том, что Рита наблюдается у психиатра, и ее перевели на домашнее обучение.
Вместо радости Тильда испытала жалость к поверженной сопернице. У нее возникло чувство, что она перегнула палку, и у Риты вся жизнь может пойти наперекосяк. Со временем Тильду начал мучить жгучий стыд. Она пыталась защититься от него, внушая себе, что Рита получила по заслугам, ведь еще с первого класса напрашивалась, но жар стыда проникал сквозь защиту, нещадно опаляя разум и сердце. Тогда Тильда запретила себе думать об этом, и у нее неплохо получалось… до этого сна. Сон-воспоминание вырвался из-под контроля разума, навалился каменной тяжестью сожаления, окутал огненным жаром стыда, и ничего нельзя было с ним поделать. Пришлось терпеть до тех пор, пока он не закончится.
А следом за ним начался другой сон. Он унес Тильду на два года назад, в очередной кошмар из стыда и угрызений совести, благополучно погребенный в глубинах памяти и неожиданно всплывший в этом странном сне. Тогда Тильда успокоила себя тем, что не сделала ничего плохого, хотя именно «не сделала» и было ее ужасным поступком. Умоляющий голос пожилой соседки зазвучал так, будто Тильда услышала его только вчера: «Деточка, посиди со мной, пока врач не придет». «А когда он придет?» – спросила Тильда, останавливаясь на лестничной площадке перед тем, как зайти домой. Она только что вернулась из школы, и ей меньше всего хотелось тратить время на больную одинокую старушку, выглядывавшую из дверей соседней квартиры. «Я не знаю, они говорят, до вечера надо ждать. Побудь со мной, а то нехорошо мне что-то». Сделав над собой усилие, Тильда кивнула и, перешагнув соседский порог, проводила хозяйку до постели. Устроившись на скрипучем стуле напротив, она долго слушала ее невнятную болтовню о любимой кошке, которой уже давно не было в живых, о высоких ценах на продукты, о равнодушных врачах и плохой медицине. Тильду хватило на десять минут. Соврав, что у нее срочные дела, она сбежала от соседки, оставив ее дожидаться врача в одиночестве, а вечером узнала, что та умерла. Тильда никому не рассказывала о том, что старушка просила ее побыть рядом до приезда врача. Наверняка больная женщина предчувствовала свою скорую смерть. Тильда оправдывала себя тем, что не подозревала, насколько серьезные у соседки проблемы со здоровьем, ведь та сама встала с постели и дошла до двери. Тем более, Тильда вряд ли смогла бы помочь ей чем-то, – так она объясняла свое бегство, прекрасно понимая, что соседка просто боялась находиться одна. Останься Тильда рядом, ничего бы не изменилось, кроме… ее совести, превратившейся после этого случая в нечто вроде пыточного инструмента, терзавшего ее день за днем. До тех пор, пока Тильда не запретила себе думать об этом.
