Холодный ветер, проскользнувший в приоткрытое окно, лизнул голые плечи Тильды. В кухне запахло осенним дождем и прелыми листьями. Дождь сегодня был бы кстати: не придется прятать слезы при расставании. Тильда заранее условилась с родителями о том, что они не станут провожать ее до терминала, и обещала позвонить сразу, как только выйдет из самолета в Питере.
В это раннее субботнее утро город казался совсем пустым: ни машин, ни прохожих. Повезло. Если пришлось бы стоять в пробках, Тильда опоздала бы на свой рейс: они примчались в аэропорт за полчаса до окончания регистрации.
Дождь действительно помог не разрыдаться, когда она пятилась к стеклянным дверям главного входа с приподнятой в прощании рукой. Слезы вместе с дождевыми каплями свободно стекали по щекам. Тильда не пыталась их сдержать, зная, что лицо от этого окаменеет, и улыбка на нем не удержится. А так ей удавалось сохранять счастливый вид. Родители и Женька махали ей вслед, глядя из окон машины. Стекавшие по стеклам дождевые струи искажали черты их лиц до неузнаваемости, превращая в гримасничающих чудовищ. Тильда отвернулась, испугавшись вдруг, что запомнит их такими. Неожиданно нахлынуло предчувствие долгой разлуки. И откуда только взялось? Ведь уже через пару месяцев Тильда должна была вернуться домой на зимние каникулы. Однако интуиция упрямо подсказывала иное. Как будто могло случиться что-то ужасное и непоправимое, способное разлучить ее с семьей. Или с кем-то одним из них. Например, с Женькой. Тревога за брата усиливалась с каждым днем. Неизвестно, сколько ему осталось. Это зависело от того, как быстро сгорит порция «недожитка», которую дала ему Дашка, чтобы оживить после спасения из подземной тюрьмы. Дашка говорила, что скорость расходования заимствованного времени у всех разная, но пророчила брату примерно года два. А что потом? Что будет с Женькой, когда весь недожиток в нем истратится? И ведь один год уже прошел.
Зона досмотра напоминала супермаркет: пассажиры стояли вдоль плавно движущейся ленты, уставленной корзинами, в которых кучей громоздились их вещи. Зал наполнял непрерывный шорох. Оглядевшись, Тильда увидела людей, расположившихся на стульях, составленных рядами вдоль стен. Они снимали верхнюю одежду, и, разувшись, натягивали на ноги целлофановые бахилы. Это зрелище вызвало гнетущие мысли о том, что зла в мире становится все больше, поэтому антитеррористические меры лишь ужесточаются, и едва ли их отменят когда-нибудь. Правила касались даже детей, и это особенно удручало. Ну какие же из малышей террористы? А ведь все злодеи когда-то были детьми, обожали мультфильмы и сладости, верили в добро… Что сделало их монстрами в человеческом обличье?
Год назад Тильда узнала о существовании тайного общества, которое как раз работало в этом направлении, то есть, старательно создавало условия, менявшие души и судьбы людей не в лучшую сторону. Сами же члены этого общества, по мнению Тильды, не являлись людьми в полном смысле этого слова, хотя их внешние отличия не бросались в глаза, и следовало хорошенько присмотреться, чтобы заметить трупную окраску их ногтей, жуткие тени на лицах, отсутствие жизни во взгляде. Но и заметив такие отличия, можно было принять их всего лишь за признаки недуга, так и не распознав нечеловеческой сути. Злодеи называли себя теософами-этерноктами, по названию их общества – «Aeterna nocte», что означало «вечная ночь». Тильда узнала об этом год назад, от подруги Даши, попавшейся в их сети. Подругу завербовали, использовав ее тягу к сладостям, и сделали живой батарейкой для заклятого демона, который добывал тот самый «недожиток» – время, остающееся в людях после их трагической гибели. Демоны умели его забирать, а отдавали хозяевам через своих доноров, таких как Дашка, – этернокты называли их кадаверами. Демонов они покупали в потустороннем мире, у так называемых меркаторов – торговцев, способных накладывать на демонов сильные заклятия. В общем, взаимодействие с темными силами, по словам Дашки, было у этерноктов хорошо отлажено и шло полным ходом. Они обосновались в центре города, используя для прикрытия своей деятельности магазины и бары торгового дома на Чернавинском проспекте, даже детский театр открыли и во время представлений похищали детей, отправляя прямо со сцены в царство смерти. Брат Тильды стал первой и единственной жертвой на премьере спектакля. К счастью, его удалось спасти, а этернокты странным образом погибли, превратившись в обугленные головешки. Полиция обнаружила одиннадцать обгоревших трупов в помещениях торгового дома. Дашка и ее друг Гена, тоже завербованный этерноктами, утверждали, что в злодейской шайке было тринадцать участников. Получалось, что двое преступников избежали трагической смерти и скрылись в неизвестном направлении. Наверняка они осели где-нибудь в укромном месте и продолжают творить свои темные делишки. С тех пор прошел год, и чем сильнее Тильда старалась забыть об их существовании, тем больше крепло ее сомнение в том, что это ей когда-нибудь удастся. Образ Божены Блаватской, основательницы общества этерноктов, врезался в ее память и горел там, как свежевыжженное клеймо, не желая блекнуть со временем. Тильда не сомневалась, что эта коварная особа оказалась одной из двоих спасшихся членов банды, ведь взгляд лисьих глаз злодейки, полный холодной ярости, то и дело самовольно всплывал в ее воображении, словно Божена наблюдала за ней на расстоянии, выжидая удобный момент для отмщения. Едва ли амбициозная авантюристка, вознамерившаяся стать владычицей всего мира, простит Тильде хитрость с «кощеевой иглой», нарушившей все ее грандиозные планы.
Тильда улыбнулась, представив себе, как вытянулось от разочарования красивое лицо Божены в момент осознания того, что с таким трудом добытая ею игла оказалась пустой железкой. Привыкшая сама всех обманывать и строить изощренные козни, Блаватская должна была испытать настоящий шок, – если, конечно, осталась жива после неизвестной напасти, уничтожившей шайку этерноктов. Шестое чувство подсказывало Тильде, что судьба предводительницы темного общества выяснится совсем скоро, и пути их вновь пересекутся. Знать бы еще, каким образом это произойдет, ведь предстоящая учеба в Горном университете сильно ограничит контакты Тильды с внешним миром и наверняка вытеснит из ее головы мысли об этой даме с демоническими наклонностями.
Перелет закончился неожиданно быстро: облачное покрывало под крылом самолета растаяло, и обнажилось золоченое великолепие великого города. Вот она, мечта, совсем близко! Осталось сделать несколько шагов.
Из динамиков донесся приятный голос стюардессы:
«Наш самолет совершил посадку в аэропорту Пулково, терминал номер один. Московское время двенадцать часов десять минут. Напоминаю, что ремень безопасности должен быть застегнут до выключения табло «Застегните ремни». От имени экипажа благодарим за то, что вы воспользовались услугами авиакомпании «Аэрофлот – российские авиалинии». Мы будем рады встрече с вами!»
Пассажиры поднялись с кресел, потянулись к багажным полкам, вереницей устремились к выходу. Телефон в кармане куртки издал булькающий звук, возвестив о появлении мобильной связи. Тильда выудила его наружу. На экране высветилось сообщение от Якура: «С приземлением! Жду тебя у скульптуры Авиатора».
Друг приехал встретить ее, как и обещал. Он прилетел в Питер двумя днями раньше и уже успел обустроиться в общежитии вуза. На ее вопрос о том, комфортные ли там условия, сообщил, что «недостатков не обнаружено», но сравнивать ему было особенно не с чем: парень провел свое детство в самом настоящем хантыйском чуме, в поселке кочевников на Крайнем Севере, а вырос в интернате, где Тильда прожила всего год, и это время показалось ей пыткой. В том интернате они с Якуром и познакомились, а этим летом вместе подали документы в Горный университет в Санкт-Петербурге, чтобы учиться на одном курсе.
Получив свой багаж, Тильда направилась к выходу в город, влившись в толпу людей. Неожиданно кто-то коснулся ее правого плеча и со словами «привет» взялся за ручку ее огромного чемодана, который она с немалым усилием тянула за собой, хотя тот и был на колесиках. С радостной улыбкой Тильда вскинула голову и тотчас изменилась в лице: это был вовсе не Якур, как она подумала, а совершенно незнакомый мужчина в больших и плоских, как блюдца, черных очках. Строгая фетровая шляпа, надвинутая по самые брови, и шелковый шарф, укутывавший подбородок, придавали ему таинственный и недружелюбный вид. Нос и скулы в ярко-розовых пятнах шелушились – не то от кожной болезни, не то после ожога. Потрескавшиеся губы незнакомца шевельнулись:
