Я хочу, чтобы меня простили ты, мама и папа, Фред и Джордж, Билл, Чарли и Перси. Все, кого я знаю и люблю, – теперь Джинни говорила глухо. – Все, с кем мне уже не по пути. Мне очень жаль, у меня болит душа – но Гарри Поттер вынудил меня стать Пожирательницей Смерти. И теперь моя душа и моё тело принадлежат милорду. Я больше ими не распоряжаюсь. Но я могу умереть за него с лёгким сердцем потому, что я воплотила единственное, что у меня осталось – свою мечту. Я отомстила Гарри Поттеру. За то, что он сломал мою жизнь. Мою молодую, прекрасную жизнь, растоптал мою душу и лишил меня будущего. Я буду преданно служить милорду, отдам остатки себя во имя его и во славу его. Потому что, в сравнении с Гарри Поттером, в Тёмном Лорде нет ни капли жестокости, – её голос опять опустился до вдохновлённого шёпота. – Милорд понимает, знает, он верит в людей. Он знает людей. Знает меня. Я буду служить ему без отвращения, я буду служить ему преданно. Я благодарна ему за то, что он мне дал. А он дал мне шанс прожить мою жизнь, а не положить её на алтарь Гарри Поттера и его иллюзий. – Джинни выпрямилась. – Тёмный Лорд спас мою жизнь, излечил меня от проказы, пожиравшей меня жгучим пламенем изнутри. Никто не видел, никто не замечал. А я готова была зачахнуть и рассыпаться прахом среди безликой толпы окружающих эгоистов. Я не могла спать, я не могла есть, я едва ли могла жить. Тёмный Лорд освободил меня. И он не только снял с меня цепи, он дал мне крылья, – она улыбнулась леденящей, зловещей усмешкой, и в карих глазах полыхнуло что-то фанатичное и страстное. Вдруг, всего на один миг, всем выражением своего лица Джинни стала похожа на Беллатрису Лестрейндж. Гермиону дрожь пробрала от этого странного сходства. – И я за это прощаю ему всё, – продолжала рыжая ведьма, не отводя глаз от Рона, который сидел на полу, обхватив голову руками и смотрел на неё сквозь сведённые судорогой пальцы, – всё, что он совершил и совершит, и преклоняю колено в почтении и преданности. И если ты, Гарри, – она впервые перевела свой холодный, немигающий взгляд с ошеломлённого брата на Гарри, который смотрел на неё широкими от ужаса глазами, – если ты когда-нибудь осмелишься поднять палочку на Моего Лорда, я убью тебя. Медленно. Изощрённо. Мучительно. Я уничтожу тебя, если ты осмелишься бороться против Тёмного Лорда. И до последней капли крови буду защищать его. Потому что у милорда есть душа – на сколько бы частей она ни была разбита, даже та малая толика, которая хранится в самом надёжном тайнике – в нём самом – выше и достойнее тебя во сто крат. Потому что милорд не причиняет зла тем, кого ценит или тем, кто ему не мешает. Чем я помешала тебе, Гарри. За что ты такое со мной сотворил?

Повисла пауза. Долгая, тяжёлая пауза. Рон молчал и смотрел в пол. Гермиона тоже притихла. Она знала, что чувствует Джинни; знала, ради чего та перешла на противоположную сторону; знала – но вместе с тем её слова поразили наследницу Тёмного Лорда до глубины души. Сердце сжалась от боли за эту девушку, ни в чём не повинную, молодую, прекрасную и так безжалостно распятую на мученическом кресте за чужие грехи, грехи, которые она была готова и хотела разделить и облегчить для их законного обладателя.

Генри тоже молчал и смотрел в пол. Гермионе казалось, что лучше бы им всем сейчас уйти и оставить Гарри с Джинни наедине. Парень не сводил со своей возлюбленной полных слёз и боли глаз.

– Джинни… Джинни… Я никогда не думал… О небо, Джинни…

– И это всё, что ты хочешь сказать мне? – ожесточённо сощурилась рыжая ведьма. – Значит, я не причинила тебе зла? Ты не ненавидел меня всем сердцем за неведомые грехи, ты не презирал меня, ты не старался уничтожить меня всеми самыми жестокими способами, какие только подарило человеку общество? Ты просто никогда не думал?..

– Джинни… Прости меня…

– Поздно, Гарри. Я не держу на тебя больше зла. Я отомстила. Теперь я принадлежу милорду.

– Нет, Джинни, нет!!! – закричал гриффиндорец, кидаясь к её ногам на колени – Генри ловко и вовремя убрал невидимую защитную стену. – Прости меня, Джинни! Прости меня! Уйди от него! Он – чудовище! Он воспользовался твоей неопытностью, твоей болью! Он затуманил твой разум! Я спасу тебя! Только не говори так, не возвращайся к нему!

– Тебя патологически тянет кого-то спасать, Гарри, – с горькой улыбкой сказала ведьма. – Ты нашёл во мне, наконец-то, что-то для себя интересное. Теперь меня можно спасать. – Она присела на корточки и посмотрела ему в глаза. – А меня не нужно спасать, Гарри. Меня не нужно было спасать, меня просто нужно было любить. Или отпустить с миром. Но ты так хотел меня спасать, что пришлось во имя этого пожертвовать моей жизнью, разрушить её – и теперь ты можешь спасать меня. Только уже нечего спасать. Ты перестарался. Уже не стоит! – Она выпрямилась. – Я, может быть, сегодня впервые за долгое время была счастлива. Я сейчас счастлива, Гарри! От чего ты хочешь меня спасать? От счастья? От свободы?

– Это не свобода, Джинни! – взмолился он. – Тебя обманули!

– Да, меня обманули. Меня обманул некий паренёк по имени Гарри Поттер. Он очень жестоко обманул меня…

– Джинни, Джинни! Милая Джинни! Послушай меня! Прости меня. Я сделаю всё, чтобы спасти тебя. Только помоги мне.

– Это я-то должна помогать тебе? А что будет, когда ты меня спасёшь? Я должна буду сидеть и мучаться угрызениями совести в твоей скромной лачужке, прятаться от мира, пока ты опять забудешь обо мне – ведь я буду уже спасена, а значит, потеряю для тебя всякий интерес, – и ждать, пока ты будешь слепо уничтожать всё, чего не понимаешь и понять не можешь?

– Джинни, не говори так! Я люблю тебя!

– МОЛЧИ! – внезапно сорвалась она. – НИКОГДА! НИКОГДА!!! – вопль Джинни эхом прокатился по каменным сводам и перешёл в быстрый, пылающий шёпот: – Никогда не говори мне о своей любви. Никогда и никому не говори о своей любви! Ты не умеешь любить. Ты умеешь только спасать. Прошу тебя на прощание, не убивай душу в какой-нибудь другой глупенькой девочке. Не доводи её до того, чтобы её нужно было спасать. Просто не приближайся к людям! Ты – самое страшное чудовище! Это твоё имя нельзя называть. Ты мальчик, который выжил, чтобы уничтожать. Если бы твоя мать знала это шестнадцать лет назад, она не заложила бы свою жизнь в основе надгробного памятника стольким людям. Стольким душам. Пойдёмте, Гермиона, профессор Саузвильт. Мы уже на целый час опаздываем на Выпускной бал.

– Джинни!

– Прощай, Тот-Кого-Я-Не-Хочу-Называть! Ты всё же сделал в итоге для меня нечто очень хорошее. – Он поднял на неё заплаканное лицо, озарённое призраком надежды. – Ты привел меня к милорду. И сегодня я счастлива!

* * *

Гермиона была потрясена до глубины души. Она всегда уважала и любила Джинни, но она никогда не подозревала в ней такой глубины чувств, такого омута боли и такой спокойной и жестокой решимости. Они не проронили ни слова, пока поднимались из подземелий, где оставили Гарри и Рона, в праздничный Большой зал. Только Генри всю дорогу сжимал её руку и выпустил только возле Мраморной лестницы.

Джинни шла впереди. Она надела высокие чёрные перчатки и у ближайшего зеркала, где Гермиона вернула рукава своей мантии в первоначальное состояние, поправила праздничный наряд. Теперь, в Большом зале, младшая Уизли искала глазами своего когтевранца, перед которым должна была извиниться за опоздание.

Гермионе пришлось отвечать на массу вопросов друзей о том, куда они пропали. К ней даже подошла взволнованная МакГонагалл и спросила, не стряслось ли чего и где Гарри с Роном.

– Гарри и Рон строят планы на будущее, – сообщила молодая ведьма. – Возможно, они выйдут позднее. Вы же знаете Гарри.

– Да, конечно, – успокоено кивнула МакГонагалл. – А я уже невесть что стала думать.

– Всё в порядке, профессор. Я… я хотела сказать вам спасибо. За всё, что вы дали мне и этой школе. Я никогда вас не забуду. Как бы вы ни думали обо мне впоследствии, знайте, что я безмерно уважаю вас и безмерно вам благодарна.