Если бы нашелся страдающий бессонницей несчастный, то он вполне мог бы разглядеть силуэты трех часовых, охранявших сон товарищей. Люди спали прямо на снегу, побросав тяжелое оружие и снарядные контейнеры. Электромагнитные винтовки же никто не выпускал из рук. Так и лежали с рельсовиками в руках, после прошедших дней никто из бойцов под страхом смерти не выпустил бы оружие из рук.
Если смотреть на штабные планшеты, рота удерживала фронт шириной в 15 километров вдоль берега реки. На самом же деле от роты осталось одно название. Под рукой лейтенанта Робина, заменившего капитана Чавеса, нет и полутора взводов смертельно уставших, находящихся за гранью срыва солдат. Ротный капитан погиб, вместе с ним полегло больше половины бойцов. Тяжелого оружия мало. Солдаты вынесли из боя два спаренных «Корсара», три станковых гранатомета и полдюжины плазмоганов. И это все. Хорошо, вчера подвезли боеприпасы, снарядного голода можно не бояться.
Незаметно для себя Джеймс провалился в сон. Проснулся он от писка компа. Напоминание о необходимости проверить посты. Не поднимая головы, сержант вызвал на лицевой щиток панель состояния состава взвода. Все в порядке, ребята сменились, осталось опросить для проформы часовых и можно дальше спать.
Да, со вчерашнего дня он взводный. В роте только один офицер остался, фельдфебели и половина сержантов полегли. Старого Ройфе ребята вытащили из пекла и отправили в госпиталь на подвернувшемся краулере. Повезло человеку, две пули в груди, ни одна сердце не задела, легко отделался. Другим не так повезло. Билла Чейза снарядом на куски разорвало, Мигеля Гарсию раздавил вражеский танк. Парень не успел отпрыгнуть в сторону. Потери жуткие, вспоминать не хочется.
Приподняв голову, Джеймс бросил взгляд на спящую Марию. Судя по датчикам, все с ней нормально. Пусть спит, бедняжка. Чудом уцелела. Лаумер сам не знал, что его заставило позавчера сбить с ног пробегавшего мимо капрала из соседнего отделения. Как оказалось вовремя – ударивший в десятке шагов снаряд оставил после себя здоровенную воронку, а Джеймса и Марию только слегка оглушило и засыпало комьями земли. Повезло девчонке.
Спать не хотелось. Лаумер приподнялся на локте и повернул голову в сторону противоположного берега реки. Туда откуда остатки второго бронепехотного полка бригады «Протуберанец» отступили шесть часов назад. Вдалеке за темными опаленными огнем силуэтами холмов в небе колыхалось мертвенно бледное сияние. Казалось, над полем битвы висел лучащийся нечеловеческим светом похоронный саван. Ионизационное свечение атмосферы. Радиация там страшная. Излучение мощнейшее, радиометры зашкаливает, даже бронескафандр не спасет. Час прогулки по выжженной, опаленной плазмой земле, и лучевая болезнь гарантирована, если раньше комп брони не откажет.
Ежели вдруг нашелся бы сумасшедший, не боящийся невидимой смерти, то он нашел бы на всхолмленной равнине за речкой вплавленные в грунт и камень машины, разбросанные по земле тела в изувеченных, изжеванных, оплавленных и раздавленных траками бронескафандрах. Он встретил бы не только разбитые коатлианские танки, самоходные установки и бронемашины, но застывшие жуткими памятниками самим себе боевые машины людей. Обгоревшие САУ, замершие с разорванными траками гусениц и проплавленной броней танки, перевернутые взрывами, превращенные в кучи металлолома бронетранспортеры и грузовики.
Там же на мертвой земле лежали обломки трех самолетов, брошенных коатлианцами на штурмовку бронетанковых колонн людей. Остались за речкой и стальные тела сверхтяжелых почти неуязвимых «Минотавр-М». Целых 32 машины брошены в поле, больше половины батальона, ценой жизни своих экипажей остановившего вражеский прорыв.
Жуткое было дело, трое суток непрерывных боев. Противник прорвал державшие фронт части 324-й дивизии, стальные клинья коатлианцев устремились в глубь плацдарма. Пришлось останавливать их сталью, огнем, кровью солдат бригады «Протуберанец» и стянутыми с более спокойных участков частями арабской дивизии. Бойня была страшная.
Джеймсу казалось, что он до конца жизни будет помнить страшный грохот, дрожь истерзанной земли и ослепительное, клубящееся, заполняющее собой пространство, прущее вверх и растекающееся в стороны, закручивающееся гигантским страшным грибом ядерное пламя, выросшее из наткнувшегося на снаряд «Минотавра». Редкое явление – снаряд проткнул броню моторного отделения и заклинил регулирующие и аварийные стержни реактора. Экипаж ничего и не почувствовал, многотонная машина и хрупкие тела людей в мгновение ока испарились в клокочущей плазме ядерного взрыва.
Джеймсу повезло, он успел нырнуть за корпус разбитого пехотного «Чероки», принявшего на себя ударную волну и большую часть излучения. Сержант выжил и даже не получил ни царапины, хоть и находился в километре от эпицентра. Другим повезло гораздо меньше. Хуже всего пришлось коатлианцам. Танк далеко оторвался от своих. Он был единственным из четверки «Минотавров» и пары самоходок «Макензи» дошедшим до вражеской батареи на закрытой позиции. Остальные машины застыли посреди поля, остановленные снарядами противотанковых пушек и гиперзвуковыми ракетами.
Это была наивысшая точка накала боя, переломный момент. То самое мгновение, когда казалось, еще немного и боевая сеть человеческой бронепехоты лопнет, рассыплется, ополовиненные дивизионы огневой поддержки захлебнутся огнем и покатятся назад. Удержались, выстояли. Никто не знает почему, но удержались и остановили врага. А потом взрыв танкового реактора начисто вынес фланг прущей вперед вражеской дивизии.
Ровно через минуту после взрыва в ближнем тылу коатлианцев, прямо за боевыми порядками выросли еще четыре ядерных гриба. Земля застонала от нестерпимой боли. Серый клубящийся вал ударного фронта смял, раздавил и раскидал по полю подразделения противника. Только после боя Джеймс узнал, что это включились в работу две переброшенные по воздуху 260 мм установки «Гуслов». Ядерные снаряды применили по прямому приказу командира танкового полка полковника Зинина.
Остановив и обратив в бегство врага, люди отошли, оставили позиции, на которых до этого с остервенением проливали кровь. Не было ни сил, ни желания удерживать опаленный огнем, перепаханный вдоль и поперек снарядами, прокаленный плазмой кусок земли.
При отступлении полковник Римаер, командовавший вторым бронепехотным полком, приказал поставить радиационный барраж. Выжившим в огне сражения восмерке «Чертополохов» пришлось расстреливать бронебойными снарядами брошенные на поле боя тяжелые танки. Артиллеристы, матерясь на чем свет стоит, исполнили приказ. Целили в корму, так чтобы разворотить, вывернуть наизнанку начинку реакторов. Так было надо. Это не наша планета. Наплевать на экологию, лишь бы хоть кто-то из десанта выжил.
Когда САУ-122 расстреливали трупы танков, рядом с бредущими в тыл солдатами остановился «Минотавр». На танк страшно было смотреть – зенитные модули сорваны или разбиты, стволы автоматов завязаны узлом, корпус иссечен осколками, на башне глубокие шрамы от снарядов, половину коробов динамической защиты, как корова языком слизнула, в бортовых экранах вмятины, к лобовому листу прилипла половинка тушки коатлианского пехотинца. Как танк уцелел, понять невозможно.
Из бортового люка стального чудовища выбрался танкист с погонами полковника на плечах и долго смотрел на взрывающиеся один за другим расстреливаемые танки. Сквозь забрало шлема видно было, как по щекам полковника катятся слезы. Только когда снаряды разворотили останки последнего «Минотавра» танкист вернулся в машину. Тяжелый танк рыкнул двигателями и, скрежеща всеми четырьмя гусеницами по камням, обогнал колонну пехоты.
После боя танки и артиллерия бригады отошли в глубокий тыл на ремонт. На их место командование этой ночью перебросило роту пехотных танков «Чероки» и два дивизиона артиллерии 324-й дивизии. Пехоту отводить в тыл не стали. Видимо некем было затыкать брешь в линии фронта. И так второй полк «Протуберанца» потерял половину личного состава. От арабской дивизии тоже мало чего осталось. Из державшего три дня назад оборону на этом участке полка сейчас и роты не наберется. Каковы были потери у коатлианцев, Джеймс не знал, да ему по большому счету на это было глубоко наплевать. Главное – их там много осталось.
