– В малой гостиной, – отозвался маг. – Я провожу тебя. Не грустите, Кадмина. Всё будет хорошо.
Молодая колдунья в летнем платье скрылась за рамой, и цветущий сад опустел: только бабочки всё ещё порхали над увитыми розовым побегом качелями. Гермиона вздохнула и снова бросила взгляд на пустое кресло у камина.
– Генри, – позвала она, – Генри! Неужели нельзя просто поговорить? Мне о столь многом нужно поговорить с тобой… Я не знаю, что делать, не знаю, как мне дальше жить… За что чувствовать вину, а к чему стремиться… Я запуталась. Генри!
Но пустой холст молчал, и только поленья в камине потрескивали в языках весёлого пламени.
* * *
Владения Саузвильтов раскинулись в живописном уголке Баварии на юге Германии, почти у самого истока Рейна, в подножие Альпийских гор. Спрятанный в широколиственных лесах от глаз докучливых магглов, фамильный замок семьи Генри очень нравился Гермионе раньше – в этих владениях было что-то чарующее и привлекательное, с лёгкой поволокой таинственности и загадки. Правда, характер Адальберты Саузвильт, бабушки её супруга и властной хозяйки этого фамильного гнезда довольно быстро заставил Гермиону настаивать на поиске иного жилища для последующей супружеской жизни, в особенности после планируемого рождения ребёнка. Но получилось так, что молодая чета вообще недолго пробыла в Европе, и этот конфликтный момент был сглажен.
А после смерти Генри Гермиона провела всего неделю в фамильном имении – страшное для неё время похорон и всех связанных с ними неприятностей. Потом Гермиона сбежала от тяжкого груза воспоминаний в Даркпаверхаус, а после родов уже не бывала в этих баварских владениях.
Адальберта навещала внучку в гимназии Волдеморта, а потом Гермиона и вовсе перебралась к своим приёмным родителям прочь из магического мира. И только сейчас, в середине лета, впервые после трагедии молодая вдова решилась навестить этот овеянный для неё болезненными воспоминаниями замок.
Всё прошло не так страшно, как она втайне опасалась. Но, несмотря на это, ведьма заранее оговорила с Адальбертой вопрос о непродолжительности своего визита, и той пришлось смириться. Гермиона боялась снова впасть в депрессию, если долго проведёт на этих просторах. Кроме того, у Грэйнджеров осталась скучать в обществе Алиры, Робби и названых родителей Гермионы уже не позволяющая себе выходить из дома Джинни, и её нельзя было бросать там надолго.
Да и не любила Гермиона бабушку Генри. Эта дама была излишне чопорной и чванливой, её менторский тон бесил молодую ведьму ещё в лучшие времена жизни, а уж теперь она и вовсе побаивалась крупной ссоры. Но, к удивлению и удовольствию гостьи, миссис Саузвильт понимающе отнеслась и к её поведению, и к её горю. Вообще она всеми силами сдерживала желание поучать и командовать и только безраздельно завладела маленькой внучкой, оставив Гермиону наедине со своими мыслями и воспоминаниями.
Сначала, правда, Берта пыталась отвлекать её – но быстро поняла, что этим лишь раздражает свою вдовствующую невестку. Вообще за это недолгое время она удивила Гермиону тактичностью и деликатностью, и это был хороший, многообещающий знак.
Клонился к закату вечер второго дня пребывания в Баварии, и Гермиона почти отчаялась добиться того, ради чего во многом согласилась на очередное осторожное предложение миссис Саузвильт посетить замок.
После трагедии в России и похорон портрет Генри упорно отказывался разговаривать или даже видеться с нею. Умом Гермиона понимала причины и прекрасно знала негласные правила, которым следуют ожившие изображения в отношении самых близких людей в первое время после земной смерти очередного волшебника. Но сердцем она больше всего на свете хотела увидеть супруга вновь, поговорить с ним, выплакаться хотя бы перед волшебным холстом, раз уж столь безвременно и жестоко лишилась оригинала.
Да, сейчас Гермиона была благодарна изображению Генри за то, что оно не появилось в её жизни тогда, сразу. Иначе она действительно могла остаться навеки верной супругой волшебного портрета. Но теперь… Прошло много времени, закончилась её депрессия, и жизнь стала, можно сказать, бить ключом. Гермиона была уверена в своей реакции, уверена в самой себе – и верила, что нуждается в этом разговоре. Но напрасно вчера упражнялась она в красноречии перед картиной с пустым креслом и камином в библиотеке и большим полотном с зелёной рощей в холле правого замкового крыла. Изображение Генри пряталось и избегало её, не показываясь даже Генриетте, чтобы в сознании ребёнка Гермиона не смогла прочитать болезненные, по его мнению, для себя воспоминания.
Адальберта хранила нейтралитет в этом «сражении», но все покойные Саузвильты с многочисленных картин в этом огромном замке полностью поддерживали изображение Генри. Гермиона упорно отказывалась признавать это верным, злилась, блуждая по комнатам в надежде застать мужа на каком-то из полотен, и в связи с этим вчера и весь сегодняшний день почти не вдавалась в меланхолию.
Сейчас, стоя у окна и наблюдая за тем, как солнце теряется в поросших заснеженными лесами горах, она внезапно осознала всю тщету своих усилий и всю глупость этой бессмысленной охоты на изображение.
Глупо, бесконечно глупо всё то, о чём она так хотела поговорить со своим покойным супругом. Шипение Генриетты, эти возобновившиеся отношения с Люциусом, всё то, что Гермиона узнала о своей матери и расправах Тёмного Лорда… Да, она жаждала совета – но не от картины. А тот, кто изображён на ней, погиб… И он прав. Нельзя сейчас видеться с портретом. Ничего хорошего это не принесёт.
Гермиона вздохнула и отошла от окна. Она приблизилась к пустому изображению и легонько провела пальцами по неровной поверхности.
– Ты прав, милый, – тихо сказала ведьма, – ты действительно прав. Прости меня за это упрямство.
И, не дождавшись ответа, Гермиона подхватила с тумбочки шаль и пошла вниз, в холл.
По дороге встретилась фрау Лиззе, престарелая экономка и супруга дворецкого Дагмара.
– С малышкой никаких проблем? – на всякий случай уточнила Гермиона, замедляя шаг.
– Что вы, мадам! Всё в полном порядке. Госпожа Адальберта и младшая горничная Луиза готовят её ко сну в детской. Вас провести туда?
– Нет, спасибо. Если миссис Саузвильт будет меня искать, я в саду.
– Конечно, мадам. Но когда прикажите подавать ужин?
– Я не голодна, – отмахнулась Гермиона и поспешила вниз. Внезапная мысль заставила её устыдиться и позабыть обо всём прежнем.
Ведь в этой погоне за портретом она так и не сходила к могиле своего супруга!
На улице смеркалось, огромный, переходящий в лес парк окутывал сизый туман. Гермиона плотнее закуталась в шаль – июльский вечер выдался холодным и ветреным.
Она медленно шла по выложенной камнями дорожке, глубоко вдыхая свежий горный воздух. Пахло хвоей и дождём. Гермиона свернула на очередную аллею и, немного подумав, заглянула в огромную оранжерею. Мановением палочки она срезала большой букет белых роз и осторожно собрала цветы руками, а потом вернулась на улицу и со странным трепетом пошла в сторону семейного кладбища.
Она никогда не замечала, насколько оно большое.
В сгущающихся сумерках старые могильные памятники и кресты уходили в бесконечную даль, теряясь в сизых стволах поросших мхом деревьев, выныривая из зарослей папоротников и хитросплетений плюща. Гермиона ненадолго оторопела от внезапно открывшегося вида, а потом стала осторожно пробираться среди величественных надгробий.
Взгляд блуждал по мрамору и камню: «Лукрецио Дорин Саузвильт, 8 марта 1516 – 7 сентября 1602; «Из жизни ты ушёл мгновенно, а боль осталась навсегда»; «Милагрес Исабелла Саузвильт, 6 апреля 1357 – 6 апреля 1365; «Разве мы могли подумать, что в праздничный весенний день ты сделаешь этот роковой шаг из детства в вечность?..» – давно, всё слишком давно; «Патриция Габриэлла Саузвильт, 3 июня 1960 – 8 мая 1968; «Восемь лет на земле и вечность на небесах» – вот, где-то здесь; «Фабиан Ксавер Саузвильт, 17 февраля 1935 – 3 февраля 1986; «Так страшно не успеть проститься…» – а это отец Генри.
