– Что с тобой происходит? – начал он. – Я же вижу: что-то не так!

– Робби, ты выдумываешь, – миролюбиво заметила Гермиона.

– Неправда. Ты практически перестала бывать дома!

– Я ездила к родным покойного мужа в Баварию.

– Это только три дня, а раньше? Да и… – Робби смерил её нехорошим взглядом. – Странно ехать к чёрту на кулички и пробыть в гостях всего трое суток, не находишь?

– Ты что, не веришь, что я была в Германии? – натужно рассмеялась Гермиона. Да, он не верил. Не верил с самого начала. – Робби, перестань. Зачем мне тебя обманывать? Просто я не могу находиться там долго. А совсем не приезжать – некрасиво. Берта была очень сложной женщиной раньше. И, хотя сейчас она и изменилась, – угнетает меня теперь по-другому…

– Да будь проблема только в этом!.. – резко перебил Робби, но Гермиона прервала его, протестующее замахав руками.

– Мы столько не виделись, а ты только и делаешь, что бурчишь, – попеняла она. Выяснять отношения прямо в этот день сил уже не осталось. – Я отправляю маму с папой на выходные в санаторий, – продолжала ведьма. – Уговори миссис Томпсон поехать с ними, а я раздобуду путёвку и билеты. Вирджиния посидит с Еттой, и мы проведём весь уикэнд вдвоём. Я заглажу всю свою вину. Ну же, Лысое Солнце, – рассмеялась под конец ведьма, – перестань дуться!

Робби пробурчал что-то недовольное, но Гермиона предпочла этого не заметить.

* * *

– Тебе не кажется, что нужно поговорить с Робби?

Наследница Тёмного Лорда смерила Джинни уничтожающим взглядом и стала яростно размешивать ложкой фруктовый йогурт для Генриетты.

– Объясни ему, – не отставала Джинни. – А то ходит тут чернее тучи, соседей пугает.

– Вы что, сговорились, что ли? – мрачно спросила молодая ведьма. – Постараюсь я. Это не так просто, если хочешь знать! В выходные поговорю.

– Отлично, тогда я занимаюсь Еттой! – просияла младшая Уизли.

– Форменная маньячка, – констатировала Гермиона. – Тебе бы отдыхать…

– Заладили все! – скорчила гримасу Джинни, поглаживая под кофточкой округлый животик. – Я не устаю! Увезла у меня крестницу на невесть сколько времени, а теперь умничает! А я сиди тут в четырёх стенах. Ещё и глаза вылезают от этого света…

– Мама сказала, что ты странная и по вечерам в комнате жжёшь свечи, – хихикнула Гермиона. – Думает, что ты там колдуешь.

– Ничего не могу поделать, – развела руками Джинни.

– Фууууу, – протестующие скривилась, встревая в диалог, Генриетта, старательно увёртываясь от ложки йогурта с бананом. – Не хочу эту гадость, она противная! – зашипела она, разбрызгивая с губ попавшую на них часть обеда. – Сама ешь такое, мама!

– У тебя йогурт на носу, – засмеялась Джинни. – Что она сказала?

– Чтобы я сама его ела, – вздохнула Гермиона. – Подсадили ребёнка на это детское питание! Вот оно – действительно токсичное! И что она в нём нашла?

– «Полный спектр витаминов и питательных веществ, необходимых вашему ребёнку», – процитировала Джинни надпись на упаковке от излюбленной Генриеттиной пищи. – Кто же думал, что оно ей настолько понравится?

– Никто не думал, – вздохнула Гермиона, вытирая с лица молочные брызги. – Етта, это полезно! – добавила она свистящим шёпотом.

– Ну и что? – философски спросила малышка, хлопая ладошками по столу и неимоверно выгибая язычок. – Всё равно не хочу!

– Что она сказала?..

* * *

Весь день накануне ответственных выходных у Робби Гермиона провела с ребёнком.

Джинни чувствовала себя плохо и проспала почти до вечера, мистер и миссис Грэйнджер уехали за покупками для уикенда, а Робби готовился к следующему дню и даже ни разу не заявился в гости.

С Робби срочно следовало что-то решить. Гермиона настраивала себя на откровенный и серьёзный разговор, причём сильно при этом опасалась, что ничего не получится. Да с каких же это пор стала она такой нерешительной и инертной?! Нужно научиться действовать тогда, когда это необходимо. Вот завтра и научится.

– Да, малыш? – вслух спросила она у Етты, старательно ловившей солнечный зайчик, который, отсвечиваясь от серебра на кулоне Когтевран, прыгал по лицу и волосам Гермионы.

– Дяяяя! – повторила девочка по-английски и засмеялась. Гермиона вторила ей с неподдельной радостью.

Глупость все эти опасения о парселтанге! Её ребёнок чудесно будет говорить по-людски! И всё-всё вообще будет хорошо! Жизнь совершенно замечательна!

Внезапный странный шорох в гостиной, больше всего напоминающий шелест длинной мантии при ходьбе, прервал поток радужных мыслей, и Гермиона удивлённо огляделась. В комнате никого не было.

– Мама! Где?! – возмущённо зашипела Генриетта, потерявшая солнечный зайчик. – Мама!!!

– Вингардиум Левиоса! – Гермиона махнула палочкой в сторону разбросанных по ковру игрушек, и те взлетели в воздух. Етта тут же забыла все свои горести и устремилась ловить неуклюже покачивающего ушами плюшевого Тото.

Странный шорох больше не повторился.

* * *

Человек очень быстро привыкает к безволию. Слабости, они на то и слабости, чтобы моментально приживаться в людях и оккупировать их изнутри. Со всей неотвратимой отчётливостью Гермиона осознала это в субботу.

За весь день, проведённый у Робби, она так и не смогла заговорить о разрыве. Более того, своим поведением скорее давала надежду и действительно искупала все прошлые прегрешения, как и имела неосторожность пообещать ранее. Гермиона злилась, но ничего не могла с собой поделать. А Робби расцветал на глазах, тем самым ещё сильнее усугубляя положение своей злосчастной подруги.

Ночью, лёжа рядом с мерно посапывающим и блаженно улыбающимся во сне любовником, Гермиона дала себе слово завтра же утром всё разрешить окончательно. Она старательно сочиняла убедительную речь, проговаривала про себя доводы и всё больше уверялась в том, что завтра начнёт плести полную ерунду.

Если вообще заговорит об этом.

Снизошедший, в конце концов, сон оказался тяжёлым и странным, из разряда тех сновидений, которые не приносят отдохновения, а только сильнее загружают сознание и тело заодно с ним.

Гермионе снилась Милагрес. Призрачная девочка разговаривала с ней в саду, изображённом на портрете матери Генри со стены замка в Баварии. Мили сидела на увитых цветами качелях вместо Клаудии, и сами эти качели казались такими же призрачными, жемчужно-белыми и невесомыми, как и она. Мили мерно покачивалась и серьёзно смотрела в глаза Гермионы, расположившейся на поляне в кругу солнечного света, пробивавшегося через кроны деревьев.

– Опасайся, дочь Волдеморта, ибо грядёт возмездие, – говорила Милагрес странным, совсем не своим голосом. Этот голос был взрослым, высоким и каким-то потусторонним, но тем не менее жутковато не вязался с образом девочки-призрака. И от этого хотелось убежать подальше, спрятаться – но Гермиона во сне только сидела, скованная странным оцепенением, и слушала слова этой такой странной Мили. – Всякая вина ждёт своего наказания, – говорила девочка. – Она может ждать долго, но не вечно. Так или иначе, кара придёт. Будь осторожна. Угроза крадётся к тебе на кошачьих лапах во тьме ночи. Она уже близко, я чувствую её дыхание и редкие, размеренные удары ожесточённого сердца. Ты даже во сне должна быть начеку. Ты даже без палочки должна быть готова обороняться…

Откуда-то появился неестественный серебряный дракон с изумрудными глазами и большим, сплетённым из трёх оснований, рогом. Маленький, не крупнее сторожевого пса, этот дракон стал метаться по траве, вычерчивая символ одного из сложнейших порталов для подпитки Тёмной Энергией.

Гермиона следила за ним заворожённым взглядом, не в силах шелохнуться.

Когда из протоптанных на траве линий стал подниматься пар, её внезапно бросило в дрожь. Неожиданное и неизбежное ощущение угрозы накатило подобно цунами. И почти сразу же она почувствовала, как тугим жгутом крепко перехватило горло.

Ещё во сне Гермиона впилась пальцами в шею, пытаясь сорвать невидимую удавку, и проснулась внезапно от острой режущей боли.