Теперь старая лавочка казалась совсем потрёпанной и очень сильно обветшала. Тусклая вывеска прогнила от плесени, и буквы названия почти не читались, пыльные витрины пусты и задрапированы выцветшей тканью, ступени крыльца раскрошились. Гермионе этот магазин помнился совсем другим, и сейчас, словно постаревшее прошлое, он навеял на неё грусть.

Отгоняя мрачные мысли, леди Малфой поднялась на крыльцо и постучала. Внутри послышалась возня.

– Кто? – хрипло спросили из домика.

– Это я, Фред. Гермиона, – глубоко вздохнув, отозвалась ведьма.

Он очень долго не отпирал, но наконец показался на пороге – взъерошенный и бледный до зеленцы.

– Позволишь войти? – спросила ночная гостья и, не дожидаясь ответа, шагнула через порог.

Помещение бывшего магазина было заставлено массой хаотично сдвинутых сундуков и коробок. «Универсальное средство для роста волос» – прочитала Гермиона большую этикетку на одном из здоровых ящиков. Пыльные стеллажи уставлены бесконечными стеклянными колбочками с вязкой ярко-сиреневой субстанцией, в дальнем конце видна отодвинутая штора, за которой в бывшей подсобке громоздятся кровать и бельевой шкаф. На захламлённом столе гора разнообразных предметов – старые перья и бумажки, какие-то непонятные приборы из ассортимента «Уловок Умников Уизли»: набор золотистых шариков, складная штуковина, напоминающая бумеранг, широкое красное кольцо с пузырьками, большая серебряная зажигалка, моток «Удлинителей ушей» и подозрительного вида перо с изгрызенным кончиком; среди всего этого – перстень с чёрным агатом, который носит Фред, старый школьный снитч и бита загонщика.

– Чем обязан? – мрачно спросил хозяин, выхватывая из кучи хлама перстень и сметая всё остальное в стол.

«Чёрный агат», – вспомнилось Гермионе.

– Ты не думал, что накануне матча удобнее было бы остаться в гимназии? – спросила она, внимательно осматриваясь.

– Не хочу спать там, – фыркнул Фред.

– Из идеологических соображений? – уточнила гостья.

– Ты пришла, чтобы осведомиться, как я ночую?!

– В некоторой степени. На каком кладбище похоронен Джордж? – внезапно и без перехода спросила Гермиона.

– Что? – моргнул рыжий волшебник. – На… на семейном. – Он помолчал. – Рядом с Джинни. Гермиона, что всё это означает?!

– Я хочу разобраться в смерти Джорджа, – сделала ход конём внезапная посетительница и быстро заговорила: – Кто-то вообще проводил нормальное расследование? В этой истории очень много непонятного!

– Тебе что, делать нечего?! – вытаращил глаза Фред. – Почти два года прошло! Разумеется, кто-то что-то расследовал, но я старался не вникать в это – не бередил душу. Какая разница, исправить-то ничего нельзя!

– А если бы выяснилось, что его убили? – стояла на своём Гермиона.

– Что за бред ты городишь?! Это был несчастный случай! Взрыв во время эксперимента.

– Но если он не случаен? Ты никогда об этом не думал?

– Зачем кому-то убивать Джорджа?! – вскинул брови Фред. – Гермиона, не занимайся ерундой. Если его и убили – то твои дружки.

– Они мне не дружки! – возмутилась ведьма. – С чего ты взял, что это дело рук Пожирателей Смерти?

– Я взял?! Это ты пришла среди ночи и стала городить ерунду!

– А ты всё равно во всех возможных бедах обвиняешь mon Pére! – сердито бросила наследница Тёмного Лорда.

– Потому что прямо ли, косвенно ли, он действительно повинен во всём, – скрестил руки на груди Фред, не сводя с неё упрямого взгляда.

– Не нужно утрировать ситуацию, – сморщилась Гермиона. – Сильные мира не могут вовсе обходиться без жертв. Это оправданная…

Она осеклась на полуслове, вспомнив открывшееся во время слежки за Габриэль. Так ли оправдана всякая их жертва?..

– А ты защищаешь его, всё равно защищаешь! – горько посетовал тем временем рыжий колдун. – Пытаясь выгородить его, ты на самом деле ищешь, как выгородить себя. Но ведь ты сама его боишься!

– Я не…

– Ты говоришь, что я безвольный и слабый потому, что лишь болтаю, – перебил Фред. – Но я хоть не слеп! И не лгу себе и окружающим. Куда как проще под эгидой разума смириться, придумать себе уродскую лживую философию, чтобы не нужно было воевать! – присел он на любимого конька. – Оправдывать злодеев и восхищаться их деяниями куда как удобнее, нежели признать зло и бороться против него!

– Да ведь ты не борешься, – попыталась защититься Гермиона.

– И обвинять тех, кто не потворствует твоей изуродованной логике, с которой так легко существовать, тоже проще во сто крат, – парировал маг.

– Но Фред! – задохнулась от возмущения ночная гостья, тоже распаляясь. – Прости, конечно… Ты винишь меня в том, что я существую, а сам ты разве живёшь? Ты говоришь, что, упрекая тех, кто со мной не согласен, я упрощаю себе жизнь – а что делаешь ты? Не лучше ли каждому придумать себе, пусть и извращенную, но философию, помогающую существовать в относительной гармонии с происходящим? Чем ежечасно изнемогать от притеснений и лишений вселенской несправедливости бытия? Пока не поверишь в то, что страдаешь, – и живётся вроде как хорошо. Есть такая маггловская шутка – из произведений Некрасова русские крестьяне узнали, как им плохо живётся. И таких примеров в истории – миллион. К чему ворошить умы, которым помочь нельзя? Мешать им нормально существовать так, как они умеют? Без несбыточных планов и грандиозных мечтаний, порождённых романтиками, многим бы куда проще и счастливее жилось!

– Это логика раба или тирана, Гермиона, – оборвал Фред. – Не свободного человека.

– Свободных людей не бывает.

– Когда-то в детстве та Гермиона Грэйнджер, которая ещё была человеком, боролась за освобождение домовых эльфов, – задумчиво начал упрямец.

– Хороший пример, – перебила ведьма. – Самый что ни на есть отличный! Боролась! И это была грандиозная глупость! И безмерная жестокость по отношению к самим эльфам. А я не слышала их возмущённых протестов и старалась насильно всучить им свои уродливые шапки!

– Теперь ты раздаёшь им поручения и считаешь, что так много лучше и гуманнее. Потому что удобнее для тебя.

– Освобождённый эльф теряет смысл жизни.

– Был Добби.

– И была Винки, – парировала Гермиона. – Давай говорить о большинстве.

– Не вижу смысла вообще говорить с тобой. Сверху так здорово защищать рабский строй.

– Снизу так легко негодовать. А коль, не дай Моргана, как-то получится прорваться наверх, – баста? Уже и рабство не столь возмущает?

– Это ты о себе? – сощурился Фред.

– Разрушая что-то, нужно строить иное взамен, – с жаром сказала ведьма. – По-настоящему иное, чтобы оправдать цену разрушения. Хотя её ничем оправдать невозможно.

– Не дочери Волдеморта об этом говорить, – скривился волшебник. – Ты сама себя загнала в угол. Так оправдания нет? И ему?

– Нет, – мрачно признала Гермиона. – Но он уже это сделал. А ты ратуешь за то, чтобы всё повторить. Развязать новую войну, когда всё только-только уладилось. Хорошо, что ты только развиваешь полемику, и жаль, что не все такие, как ты.

– Хвала Пресвятой Богородице, что и не все подобны тебе, – скривился Фред. – Спокойной ночи, Гермиона. Мне завтра рано вставать. У рабов ответственный матч по квиддичу.

* * *

На следующий день, сразу после окончания игры, в которой с ошеломляющим перевесом в триста десять очков победила сборная Огня, Гермиону неожиданно позвала к себе Амаранта, использовав в качестве посланца школьного эльфа с запиской.

Явившись в кабинет провидицы, леди Малфой обнаружила там выставленный в центре круглый стол, на котором поблёскивал отражениями свечей полный воды небольшой таз. Рядом со столом высилась тумба, увенчанная фарфоровым чайным блюдцем. Шторы плотно задёрнуты, Амаранта, одетая в длинное синее платье, с волосами, собранными сзади в тугой высокий хвост, стоит около с видом сдерживаемого ликования.

– Мы что, будем гадать? – спросила не сильно сведущая в подобных вещах Гермиона и вскинула брови.

– Преврати, пожалуйста, это блюдце в чашку, – велела Амаранта вместо ответа, жестом указывая на тумбу.