– Я выбираю себе супругу не уточняя, есть ли у неё волшебная палочка, – резко перебил Чарли. – А ещё мне казалось, что ты её подруга.

– Подруга, – вздохнула Гермиона. – И я всё это время ратовала за ваш союз. Просто сегодня… Вся эта деревня, эти вампиры…

– Тебя вырастили магглы, и ты всё ещё с ними общаешься, – произнёс рыжий волшебник, сощурившись. – Если бы я вздумал жениться на маггле?

– Это… совсем… О, я не знаю, Чарли! А твои дети? Они ведь будут…

Гермиона беспомощно замолчала.

– Да, в наших детях будет течь кровь Ами. И если они будут хоть в чём-то похожи на неё – большего мне и не нужно.

– Ох, Чарли, – всплеснула руками Гермиона, – прости. Я – дурочка. Я поговорю с ней. Вы будете очень-очень счастливы!

– Спасибо, – с чувством сказал он.

– Просто у меня было слишком много впечатлений сегодня. Пойдём, ты, наверное, хочешь побыть с ней наедине.

Отца Амаранты в комнате уже не было. Когда за влюблёнными закрылась дверь, Нимрадель услужливо отодвинула для своей гостьи стул и зажгла ещё одну свечку.

Под матовыми стёклами окон мелькали неслышные тени.

– Вампиры не очень любят гостей, правда, доамна Нэсмизидас? – не сдержалась Гермиона, вглядываясь в темноту улицы.

– Зовите меня Нимраделью, мадам, – улыбнулась сквозь вуаль мать Амаранты.

– Тогда и вы зовите меня Кадминой.

– Хорошо, Кадмина. Вампиры не рады приходу посторонних, – после короткой паузы ответила на вопрос очаровательная вейла, – но всегда любезно обходятся с ними. В меру сил. Вампиры стараются держаться подальше от людей, чтобы не придаваться искушению. Когда они голодны, сложно побороть природные инстинкты.

Амаранта – лишь наполовину вампир, и потому сумела научиться жить среди волшебников, смиряя природу. Но и ей нужно постоянно контролировать себя, особенно во время бурных эмоций. Тем опаснее эти их отношения, и тем безрассуднее блажь Чарльза о женитьбе! – горячечно закончила она.

– Вы считаете, что это невозможно? – вздрогнула Гермиона.

– Это не нужно, мадам, – покачала головой Нимрадель, и сияющий локон выбился из-под её чадры. – Живому существу очень сложно обитать в среде тех, кто не принимает его за своего. Уж мне-то поверьте, – горько усмехнулась она. – Привычка значит многое, но против природы идти тяжело. Изменить всем своим склонностям и обыкновениям, но всё равно никогда не стать равной тем, кто столь отличен от тебя. Всегда оставаться чужой – и чувствовать это.

– Почему вы носите чадру? – спросила Гермиона.

– Чтобы не искушать стаю, – усмехнулась Нимрадель. – Разумеется, настолько, насколько этого можно добиться при помощи одеяния. Звериные инстинкты у вампиров развиты куда сильнее, нежели у людей. – Вейла подняла белоснежную руку и отстегнула булавку, укреплявшую край чёрной ткани на её спине. Изящным жестом она откинула его, словно завесу.

Обворожительно красивая, с припухлыми алыми губами на белоснежном прекрасном лице, мать Амаранты указала тонким пальчиком на свою шею – испещрённую шрамами: зажившими следами зубов. Гермиона охнула.

– Это Рэжван, разумеется, – произнесла Нимрадель, приводя в порядок свой наряд. – За все эти годы, а их больше сотни, никто более не тронул меня. И, конечно, мы делаем это по общему согласию. Но то, что может снести и позволить по отношению к себе существо, и даже вполне может позволить и человек, – далеко не всегда может быть понято и принято другими людьми. Поймите, Кадмина, чародеи, что бы там ни говорили, извечно презирают всякую тварь, на них непохожую. И запачкаться этим обвинением очень легко…

С внезапной дрожью Гермиона вспомнила неизменный шейный платок Чарли, придававший ему сходство с лондонскими денди XIX века.

– Да, мы – я уже давно говорю «мы», Кадмина, – так вот: да, мы взаимодействуем с волшебниками, чтим их законы, – продолжала мать Амаранты, – а они в меру сил не трогают нас. Открыто мы не чураемся друг друга. Когда-то в Альмовине много месяцев жил забавный колдун Элдред Уорпл, он писал книгу. Стая привыкла к нему, как к домашнему питомцу… Простите, – спохватилась вейла. – Это ничего, что я так отзываюсь о представителе вашего вида?

– Нет, что вы! – заверила, вздрогнув, ведьма.

– Он был большим энтузиастом, – продолжала Нимрадель. – Немного сумасшедшим, но в целом безобидным. Увёз нашего Сангвини слоняться за собой по миру. В качестве ручной обезьянки, – с сожалением добавила она. – Пока Уорпл жил здесь, мы потешались над ним. В своём же мире абсолютно все воспринимали его «друга» как диковинного питомца. Севастьян всё ещё плюётся, вспоминая своё путешествие. Да и сложно вампиру сдерживать инстинкты в окружении большого количества людей. Уорпл с ним тоже намучался. Я веду это всё к тому, что смешивать виды и дразнить природу – себе дороже. Придётся бороться и с ней, и с обществом. Постоянно. Знаете, как мне было тяжело в стае первые годы? Да я чуть рассудка не лишилась! Мы с Рэжваном хорошо относимся к Чарльзу, – помолчав, продолжала вейла, – и даже стая к нему привыкла. Но связывать их отношения Венчальными чарами – дикая и безумная блажь, страшная ошибка. Амаранта это понимает, а он твердит всё одно и приводит меня в пример. Вы с Чарльзом одного вида, быть может, вы поговорите с ним? Впрочем, я понимаю, что вас, наверное, уже каждый из нас попросил об этом со своей стороны… Но постарайтесь обдумать мои слова, Кадмина. Я не желаю зла ни Чарльзу, ни своей дочери…

Когда дверь соседней комнаты скрипнула, и Амаранта с Чарли показались на пороге, Гермиона внимательным глазом отметила несколько бурых пятнышек на вороте мантии рыжего волшебника. Точь-в-точь таких же, как те, что остались на рубахе Дануца Попеску.

– Вы тут не скучали? – деловито осведомилась Амаранта.

– Нет, дочь, мы нашли, о чём поговорить, – улыбнулась Нимрадель, вспархивая на ноги с грацией бабочки. – Но вы, верно, спешите?

– Чарли проводит нас до реки, – сказала Амаранта, сжимая руку своего возлюбленного. Тот был немного бледен, но тоже улыбался.

Гермиона поднялась.

– Было очень приятно познакомиться с вами и вашим мужем, – сказала она на прощание, кивая прекрасной вейле с лёгким трепетом.

– Заходите к нам, если будет желание, Кадмина, – поклонилась та. – И прощайте.

Они расстались с Чарли у реки и ещё долго шли под гору лесом, разговаривая в ночной прохладе. В воздухе пахло болотом, а под ногами стелился затейливыми клубами ползучий густой туман.

– Ты выглядишь озабоченной, – сказала полувейла, не глядя на Гермиону и ловко скользя среди кочек и древесных корней, о которые постоянно спотыкалась её спутница.

– Не могу решить, чью сторону занять благоразумнее, – призналась Гермиона.

– Чарли попытался закабалить тебя, да? – хмыкнула Амаранта, останавливаясь и освобождая запутавшийся в колючках край плаща. Из большого куста выскочили и быстро скрылись в чаще несколько крупных кнарлов. – И матушка, наверное, прочитала лекцию?

– Точно, – вздохнула Гермиона, машинально присвечивая своей подруге волшебной палочкой, в помощи которой та явно не нуждалась.

– Если ты как следует поразмыслишь, поймёшь, что я и мои родители правы, – сказала полувейла, снова берясь за ручку большой плетёной корзины, которую они несли вместе – Гермиона превратила лукошко в портал до трансгрессионного круга в холле Даркпаверхауса.

– Но он очень любит тебя, – произнесла леди Малфой.

– Я знаю.

– И он хочет быть с тобой, несмотря ни на что…

– Знаю. Но это только сейчас кажется, будто можно победить грифона кочергой. А там – из чащобы да в химеровы когти.

Она остановилась – корзина наливалась синевой. Гермиона крепче сжала ручку и вздохнула.

До того, как портал рванул их за собой в темноту, ведьма успела заметить двоих лепреконов, с любопытством наблюдающих за лесными путешественницами с ветки большого дерева. Потом дыхание перехватило, и всё закружилось в диком водовороте.

______________________

1) Доамна – в Румынии замужняя женщина.