Поздно ночью, когда Етта уже сладко спала и успокоились в замке переполошённые внезапным приездом родни слуги, Гермиона со свечей в маленьком серебряном подсвечнике спустилась в библиотеку.
Первый супруг быстро явился на её зов – вышел на широкий холст, украшавший левую стену и представляющий собой вид на высокое вольтеровское кресло у весело пылающего камина полутёмной гостиной.
– Мне нужно поговорить с тобой, – пробормотала Гермиона и невольно всхлипнула, отворачиваясь к тёмному пятну окна. – Прости за то, что я столько времени молчала, – зашептала она. – Пыталась быть не такой, другой. Той, которой легче жилось бы в окружающей действительности. Меня хватило ненадолго... Ох, Генри, я… я ушла от отца, я больше не хочу иметь с ним ничего общего. И он, кажется, отпустил меня. А теперь я… не знаю, что мне делать. И мне страшно.
Она стала сбивчиво рассказывать о том, что произошло за этот бесконечный день, от утреннего разговора с Крамом, который, казалось, был миллион лет назад в другой, далёкой реальности, до грандиозного скандала, который она закатила, и их с Еттой переселения в Баварию.
Генри, и все многочисленные Саузвильты с картин, развешанных по стенам библиотеки, внимательно слушали эту исповедь. А когда Гермиона умолкла, портрет первого супруга огорошил её ответом, которого она менее всего от него ждала.
Почему-то леди Малфой считала, что Генри будет всецело на её стороне. И потому вся его пространная речь, последовавшая за её рассказом, не вызвала в Гермионе ничего, кроме раздражения.
Генри считал её поведение глупым и даже опасным. От всей души он надеялся, что оно не будет иметь последствий и прежние отношения с Тёмным Лордом удастся быстро восстановить.
Он ругал её за необдуманную горячность и глупость, недоумевал, чем поступок Тёмного Лорда, о котором она узнала теперь, поразил её больше, нежели любые иные. Почему необратимые события двухлетней давности заставили сейчас рисковать жизнью и счастьем дочери и себя самой.
Более того, Генри был убеждён, что Тёмный Лорд никогда не отступится от своих планов и что не может быть, чтобы в отношении её и Генриетты этих планов он не имел. Что своим неразумным бунтарством сейчас Гермиона только измучает себя, чтобы затем всё равно покориться, но уже сломленной и униженной.
Что для Генриетты далеко не хороши все эти перипетии, что она любит своего деда и вовсе ни к чему сеять в её душе сомнения и раздор, тем более что в итоге всё в любом случае будет так, как угодно Тёмному Лорду. Что этим безрассудным поведением Гермиона добьётся только ссоры с дочерью.
И ещё много всего.
– Иногда, как говорил маггловский Гамлет, из-под земли поднимается гул того, что было в ней глубоко погребено, и, словно фосфорический свет, блуждает по воздуху; но эти огни мимолетны и только сбивают с пути, – подытожил он свой вердикт цитатой из известного произведения.
Но Гермиона уже плохо слушала портрет своего первого мужа.
Вопреки всему сказанному, она только твёрже уверилась в правильности принятых решений. С той жизнью, которую она вела раньше, определённо следовало заканчивать. Довольно! Благодарность, которую Гермиона испытывала к Тёмному Лорду за то, что он позволил ей уйти, – была единственной к нему благодарностью. И леди Малфой осталась непреклонна.
Но этот разговор с Генри окончательно подкосил её.
Такого ужаса безысходности и одиночества наследница Тёмного Лорда не испытывала давно – а может быть даже и никогда прежде.
Наутро после бессонной ночи, полной сигаретного дыма и безрезультатных поисков Милагрес, леди Малфой написала письмо Тэо д’Эмлесу и попросила его о встрече где-нибудь на его территории, подальше от Даркпаверхауса. И Лондона.
Когда почтовое заклинание вспыхнуло и унесло подписанный её именем пергамент со стола в кабинете баварского замка, знакомый голос раздался вдруг откуда-то из-за чернильницы, отчего Гермиона подпрыгнула, больно стукнувшись коленом о столешницу.
– Ты стала излишне нервозной, – добавил Генри с холодцой после того, как его мнение об отправленном послании заставило бывшую супругу подскочить от испуга.
Он стоял рядом с огромным, в сравнении с его ростом, пушистым белым котёнком, умилительно трущим лапкой свою мордашку на небольшом календарике, прислонённом к подставке для перьев. Изображение Генри не реагировало на угрожающих размеров животное и только с осуждением смотрело на Гермиону, которая с ледяной яростью встала и вышла из комнаты прочь, с трудом удерживая себя от желания приказать слугам собрать по дому все картины и картинки и снести их куда-нибудь на чердак.
* * *
Тэо пригласил леди Малфой к себе в фамильные владения, располагавшиеся в тридцати милях от Руана посреди живописного леса, скорее напоминающего парк. Братья д’Эмлесы жили в двух отдельных от родительского дома флигелях, удалённых также и друг от друга. Так что этот уединённый уголок как нельзя лучше отвечал просьбе Гермионы.
Она прибыла туда к вечеру того же дня. С мрачной откровенностью рассказала Тэо всю правду – не в ожидании совета, советы ей были ни к чему: она не стала бы слушать того, что шло вразрез с её соображениями.
Не за советом и не за утешением явилась вдова Люциуса Малфоя к своему эксцентричному приятелю. А лишь за сизым туманом, в котором и погрязла: растворилась и утонула, блаженно забывая свои сомнения и тревоги в парах дурманных трав, тлеющих в резной деревянной трубке забвения.
Это бегство в вымышленный мир фантазий внесло серьёзный диссонанс в отношения с Генриеттой, которая быстро заскучала в пустом замке и скоро изъявила желание узнать, когда же кончится их пребывание в гостях. Тут-то мать и заявила, что возвращаться в Блэквуд-мэнор они не станут.
Она попыталась объяснить это внезапное решение с максимальной честностью – растолковать дочери, насколько опасен на самом деле Тёмный Лорд, насколько нежелательно находиться с ним рядом, и что здесь они заживут мирно и здорово, и всё скоро обязательно наладиться, а Етта – привыкнет к благоприятным переменам.
Но девочка не желала к ним привыкать. И бесконечно разозлилась из-за этого внезапного сообщения. Она любила grand-père и вовсе не хотела расставаться с ним. Получился конфликт ещё более жгучий, чем грандиозная ссора позапрошлого лета, и разлад этот во сто крат усугубил и без того кошмарную ситуацию, всё глубже загоняя Гермиону в сизый туман, где не было проблем и неприятностей.
И тут внезапно появились Амаранта и Рон.
Обеспокоенные исчезновением Гермионы, которое стало тем более очевидным после того, как был обнаружен и наказан Гэдзерт Роули, расколдованы невидимые частично или полностью Огненные Энтузиасты, а в возобновившей слаженную работу гимназии преподавание легилименции и окклюменции взял на себя вновь обретший свою суровую голову Снейп.
Совы, отправленные Гермионе в Блэквуд-мэнор, возвращались назад.
Недоумевающие друзья наследницы Тёмного Лорда объединили свои поиски и в конце концов обнаружили пропажу благодаря сведениям, полученным от профессора д’Эмлеса. Но это заставило их забить настоящую тревогу.
Амаранта и Рон властно вытащили Гермиону из благостного сизого дурмана и заставили вернуться к реальности, в которой как никогда сейчас следовало действовать.
О возвращении к прежней жизни леди Малфой не хотела и слышать. Друзья не восприняли её категоричности с особым восторгом, они оба хмурились, а Амаранта даже пыталась выразить протест. Но так как это ничего не дало, Гермиону заставили изложить её виденье своего и Еттиного будущего в случае, если Тёмный Лорд действительно не станет ничего предпринимать.
Даже при таком раскладе Гермиона зрела грядущее весьма смутно, и потому друзьям пришлось полностью руководить её действиями.
В первую очередь нужно было выслать сов преподавателям Генриетты и договориться об их посещениях здесь, в Баварии, а также обратиться в Международную коллегию магического наследия Европы с просьбой прислать в замок большой портрет Вальтасара Малфоя, занимавшегося с юной мисс Саузвильт искусствами. Далее, если уж Гермиона так твёрдо решила, что её дочь не будет учиться в Даркпаверхаусе, – надлежало обеспокоиться вопросом её магического образования уже сейчас.
