Емеля, оказавшийся действительно хорошим следопытом, так как лучше его во всем войске не сыскалось, — увидел конские следы и смог определить и время их появления и направление , куда ушли конные сотни. Сперва все подумали, что это недобитые куракинцы. Но под три сотни конных, которые не участвовали в битве, хотя находились рядом? Предательство?

Нет, это изворотливость. Посмотреть, чья возьмет и ту сторону и принять. Как же гадко от таких «верноподданных»! Но я принял их, сразу же, как только те приблизились к моему войску в верстах десяти от Тулы. Якобы, только вышли к тебе , государь!

А что было делать? Не принимать почти три сотни вооруженных всадников, а они начнут кошмарить округу? Как показала ситуация в Туле, я принял правильное решение не уходить в конфликт с Ляпуновыми.

Но более всего меня впечатлила новость, что не я один тут такой «природный Рюрикович».

— Ну здравствуй, Петр Федорович! — сказал я, когда в мои палаты привели «родственничка».

— И тебе здравия, государь! Брат мой! — выпалил заученные фразы ряженный в богатые одежды казак.

— Садись Илейка! — сказал я и посмотрел не на самозванца, но на Осипку.

Казаки показали себя весьма неплохо и в бою, и вести себя стали вполне разумно. Не хотелось терять этих воинов. Мне нужно лавировать между центрами силы, для чего казаки были необходимы. Уже для того, чтобы Ляпуновы не почувствовали свою избыточную силу.

Осипка был ранее в свите ЛжеПетра. Насколько он верен ему сейчас, оставалось непонятным. Потому этот разговор, почитай, первый после того, как я занял дом тульского воеводы. Два претендента на московский трон в одном городе? Это слишком.

— Чего молчите, казаки? Аль не чаяли, что знаю я, кто есть такой Петр Федорович? — спросил я.

— И что, государь, сделать думаешь? — с некоторой опаской спросил казак, что был при Илейке Муромце, кажется его зовут Булат Семенов.

— А что мне остается? Верить в верность вашу, казаки. А Илейка, как и вы, может быть обласкан опосля, как я вернусь в Москву. Приведите мне всех казаков, что остались на Волге, прекратите бесчинства и начните служить. О том, что есть такой Петр Федорович, — забыть. Но за это один из вас получит место на военном совете, да право говорить от казаков. Завсегда слушать стану, — сказал я и показал своим видом, что теперь жду ответа.

Представитель от казаков, своего рода аналог древнеримского народного трибуна, нужен. По крайней мере, в этом времени такой человек даже необходим. Нельзя ждать, когда казачьи ватаги придут с вопросами к Москве, пограбив всю Русь по дороге. Можно же сделать видимость, что их мнение и чаяния всегда могут быть услышаны и немного, но сместить вероятное недовольство на казачьего представителя.

— То как жа, государь, деяться, что лживы мы? — спросил Булат Семенов.

— А ты, казак хочешь скинуть меня и поставить Илью на трон? Разумеешь, что на то не пойдут ни дворяне, ни бояре, да и не все казаки за то станут биться, — я грозно посмотрел на Семенова. — Или принимаете уступку мою превеликую, или… уходите, но ворогами мне станете.

Наступила пауза, которую нарушил Осипка.

— По чести сладить все можно, круг казацкий созвать. Токмо сделать это нужно с атаманом, — высказался казак, который уже проявил себя и было бы крайне неправильно терять и его и лишаться тех двух с половиной сотен станичников, что подчинены Осипке.

— Я отравлюсь к атаману. Коли все так постановим, как ты казал, государь, то придет три тысячи казаков тебе во служение, — гордо заявил Семенов.

В этом месте я должен был проникнуться? Как-то не впечатлялся цифрами. Был я также и раздражен тем, что мое слово не истина в последней инстанции. Ну да , слушают всегда только сильного. А я только стал силу приобретать.

— Сколь много казаков в Туле стоит? — спросил я, прикидывая, насколько обеднею в количестве людей.

— Наших — то и есть не более четырех сотен, — отвечал Осипко.

— Вот их и оставите мне, идите и решайте своим кругом. Но знайте, казаки, нам или сговориться, или биться до смерти. Вольницы, что вы чините на русских землях, не допущу! На окраинах озоруйте, да крымцев с ногаями в страхе держите, а не русского человека. Я все сказал, — демонстративно отвернувшись, я уже прикидывал свои дальнейшие действия.

Казаки отправились, а я повелел позвать всех главарей банд, что собрались в Туле. Такого безобразия, что я уже успел увидеть, терпеть не стану. Пьянство, постоянные драки, никакого обучения личного состава, ничего, что могло бы указывать на то, что в городе формируется армия государя. Лучше сейчас лишиться части людей, чем в походе или в бою видеть неуправляемые ватаги.

— Смотрите на меня! — громко, практически кричал я перед собравшимися. — Я государь ваш, венчанный на царство, сын Великого царя Иоанна Васильевича.

— Ты наш царь! — выкрикнула чья-то глотка и я даже поморщился.

Бунташным атаманом себя ощущаю. Не система это, а вольница. Но я был всегда человеком государства, империи, я не могу быть главарем махновщины, даже если это выгодно в данный момент. Нужно ставить себя, показывать, что государь — это порядок. Уже должно хватить анархии, дабы понять, что этот путь в никуда. Те же государевы люди — боярские дети, дворяне, — должны проникнуться. Казаки же не могут стать хозяевами Руси, какие бы идеи справедливости и равенства они не преследовали. Это социальная утопия, это лишняя кровь и углубление Смуты.

— А что есть государь? Спрошу я вас. Сам же и отвечу. Это нерушимый порядок, наряд, — я окинул взглядом те шестнадцать человек, что пришли на разговор с царем и продолжил. — С сего дня вход в город закрыть, измыслить знак… медяк особливый, али еще что, и выдать то всем людям. Кожный день учиться станем биться вместе и побеждать. Оттого от сего дня ворота кремля Тульского держать открытыми до вечерней службы. Кто уйти хочет, уходите, иные крест целовать станете и служить по разряду, что я измыслил.

Я развернулся и резко ушел. Нельзя было позволить начаться полемике и досужим разговорам. Мое слово — кремень, моя воля — единственный закон.

Из четырех тысяч пришлых в Тулу оружных людей, на следующий день осталось менее трех тысяч. Я сразу же повелел организовать патрулирование сотнями вокруг Тулы и уничтожать любого, кто будет с саблей , или еще с каким оружием. Это была проверка на лояльность и те отряды, которые приходили с прибытком от разбитых ватаг разбойников я помечал в своем самодельном блокноте особливо. В итоге всем должно воздастся по заслугам.

На улицах Тулы появились патрули государевой стражи, которые следили за порядком. Уже на следующий день я отправился за ворота кремля, что бы там начать отрабатывать боевые построения. Недовольства было много, люди роптали, не понимая нужности шагистики и вообще всего происходящего, но останавливаться я не собирался.

— Три выстрела в две минуты! — говорил я Пузикову. — То, чего ты должен добиться от стрельцов.

— Государь, это лучшие стрельцы, но более одного выстрела в минуту не делают, — сопротивлялся Данила Юрьевич.

Но это же кошмар! Лучшие стрельцы делают менее одного выстрела в минуту! Может , тогда вернуться к арбалетам или лукам? Последние так и скорострельны. Были в Туле воины с составными луками, нужно посмотреть на них , что может лук в условиях современного боя.

Так или иначе, но все тактики сводились к ближнему бою, ставки на дистанционное оружие почти никто не делал. Оно объяснимо при условии скорости перезарядки. Но можно же шеренгами стрелять. Сколько у Вильгельма Оранского было построение? Шесть рядов? И он этой тактикой громил всех и вся. А если в тактическое построение встроить стену из пик, или рогатин? Так и конницу можно остановить, даже литовскую гусарию.

— Повторите строй, что мы использовали в битве, — сказал я и собирался уже уходить.

— Государь! — закричал Емельян и рванул ко мне.

Выстрел! Я вижу , откуда раздался звук и как еще одна пищаль направлена на меня, но не стреляет. Расстояние не более пятидесяти метров. Стрелок промазал.