Зигзагами перебегая, отслеживая, как растеряно крутит пищалью второй стрелок, примечая, что первый достал арбалет, я приближался к тем, кто покусился на жизнь царя. Да, не царское это дело бегать, но и стоять истуканом и ожидать, пока горе-стрелки с пятой-десятой попытки, но меня достанут, так же не вариант.

— Стреляй! — кричал один стрелок второму.

Поймать меня на прицел массивным и нелегким мушкетом было практически невозможным, но арбалет оказался более мобильным. И арбалетный болт полоснул меня по бедру, рассекая и кафтан и кожу на ноге

— Уходим! — запоздало закричал один из убийц.

«Поздно» — подумал я и влетел кусты, рядом с которыми и расположились стрелки.

Выстрел! Я разрядил свой единственный пистолет в одного из мужиков, по виду дворян или бояр. Уклоняюсь от удара мушкетом и вгоняю нож в ногу того, кто покусился на жизнь государя.

— Государь! За тобой не угнаться, — запыхавшись сказал Емельян.

Он первым поспешил за мной. И с ходу навалился на татя всей своей массой и не оставил тому шанса на спасение.

— Живым его брать! — прокричал я.

И только сейчас понял, чего мне стоил этот забег. Одышка, ломота во всем теле. Я совершал действия, привычные в прошлой жизни, но пока невозможные в этой.

— Кто? — задал я короткий вопрос, но самый главный.

Пленник молчал.

— Данила Юрьевич, разговорите его. Только убить после, как все обскажет, — повелел я подбежавшему Пузикову и уже обратился к Емеле. — Емельян, ты идешь со мной, всегда будешь подле меня.

Озаботится постоянной и профессиональной охраной нужно было еще ранее, но я не видел людей, главным образом, способных на самопожертвование ради меня. Емеля показал, что он готов. Если бы не мой резкий забег, то он прикрыл бы меня своим телом. Это о многом говорит. А в остальном я буду восстанавливать форму и привлекать к тренировкам и Емельяна. Скорее всего, не только его. Уже были на примете два ловких казака и трое стрельцов, что так же выглядели тренированными и небезнадежными в деле освоения нелегкой профессии телохранителей.

— Государь! — не спешиваясь, удерживая строптивого жеребца, обратился подскакавший Осипка.

Я был уверен, что он здесь именно из-за покушения, это было бы более чем логично, но, как часто это бывает, беда приходит не одна.

— В четырех верстах на восход вышли передовые сотни конных. Это войско! — я лишь улыбнулся. — Государь, то может быть недруг!

Осипка неправильно расценил мою улыбку, которая была проявлением не веселья, но предвестником решительных действий, даже саркастической гримасой. Адреналин еще не успел полностью схлынуть и все поступал в мой организм, а потому…

— Коня мне! Осипка, Емельян — со мной! Данила Юрьевич Пузиков первый воевода, Прокопий Петрович Ляпунов вторым воеводой. Строить войско, изготовится к бою перед стенами кремля, но при поддержке его пушек, — дал я распоряжения и пошел навстречу своему коню, чтобы взобраться на него.

«Ут! Черт» — мысленно выругался я, когда понял, что правая нога болезненно заныла.

— Емеля, чистых тряпиц дай и той мази от ран! — приказал я, снимая кафтан и доставая нож, чтобы разрезать шаровары.

Немного народных средств для лечения ран получилось запасти еще в Кашире. Эффект от этих лекарств вряд ли превышал таковой от простого наложения подорожника, но местные уверяли, что помогает. Воины и казаки, которым прикладывали такую мазь не померли, не испытали Антонова жара от гноений, видимо, мазь работала.

Наспех наложив собственноручно повязку, предварительно протерев рану уксусом, я все-таки не оставил свою безумную идею и взобрался на коня. Благо рана не была глубокой и не так что бы я рисковал, хотя в этом времени и царапина могла привести к сепсису. Но риск того мероприятия, что я собирался реализовать , зашкаливал. Между тем, кто не рискует жизнью, тот ее не живет! Так, вроде бы говорил Шиллер, и я с ним согласен.

Петр Никитич Шереметев был доволен. Он совершил быстрый для этого времени переход к Туле. Притом он выполнял и свою работу, которую на его возложил царь Василий Иоаннович Шуйский. Шереметев знал, что венчание на царство Шуйского уже должно было произойти. И Петр Никитич ждал вестового от Михаила Ивановича Мстиславского с сообщением, что же ему делать. Самым напрашивающимся решением было то, чтобы Шереметев двинул свои войска на Москву. Пообещал что-нибудь стрельцам, поместным конным, и пошел ставить на престол своего свояка Мстиславского, становясь правой рукой самого царя.

Но Мстиславские не то что бы медлили, — они вовсе решили пока поддержать Василия Шуйского и не совершать никаких действий, направленных на его свержение. Шуйский еще до провозглашения своего уложения вел предварительные переговоры с наиболее влиятельными боярскими партиями. Одними из первых были обласканы еще тогда только претендентом на престол именно Мстиславские.

Уже позже переговоры шли и с Романовыми, где Филарету просто пообещали, что не станут его трогать и оставят Ростовскую епархию в ведении митрополита. Захарьевы-Романовы отсиживались и не активничали, потому в расчет их брали опосредованно.

Так что складывалась чуть ли не идиллия в боярской среде. И чего тогда Шереметеву дергаться? Но он как раз и собирался дернуться. Петр Никитич был уверен в том, что беглый Димитрий Иоаннович должен знать об обстановке в Москве и быть более чем благосклонным к Шереметеву, от которого, вероятно, зависит, зайдет ли вновь в кремлевские палаты Димитрий, или будет убит где-нибудь на русских окраинах.

— Канцлер, кан-ц-лер, — смаковал слово Шереметев, выезжая на своем вороном коне на большое поле, что простиралось на три версты до самой Тулы.

Да, Шереметев, зная некоторое пристрастие Димитрия Иоанновича вводить польские чины и должности, предположил, что он может стать именно что канцлером, вторым человеком в государстве с правом пользоваться державной печатью. Есть же в Литве Лев Сапега, а в Московском царстве будет Петр Никитич Шереметев.

— А Михаила Ивановича Мстиславского назначу головным воеводой, или гетманом, если Димитрий захочет польские названия ввести, — мечтал Шереметев.

Петр Никитич, при том, что, действительно, замечтался, не был глупым человеком и предпочитал обладать информацией, чем не иметь оную. Потому, еще два дня назад в Тулу были посланы три верных ему человека, чтобы разузнать сколь много у беглого царя войск, насколько его поддерживают казаки и дворянство, кто привел своих боярских детей. Но самое главное… кто главный советник у Димитрия Иоанновича.

Оказалось, что войско по количеству почти сопоставимо с тем, что привел Шереметев. Только с пушками было не понять, так как у Шереметева артиллерия застряла на пару дней переходов, с собой оставалось только с десяток легких пушчонок. В то же время у беглого царя есть крепостная артиллерия. Но у Петра Никитича и конных больше и стрельцов. Войско более-менее сбалансированное и нет разношерстной публики, которая наличествует к беглого царя. Тем более, что от Димитрия Иоанновича еще день назад ушли некоторые из казаков и разного рода разбойничьи ватаги, ищущие правду, но вместе с тем и наживу.

— Воевода! Из Тулы войско выходит и строится, — сообщил Шереметеву второй воевода Иван Татев.

— А что мыслишь, Татев, пойти нам на поклон Димитрию Иоанновичу, али ударить его? — спросил напрямую у своего подчиненного Шереметев.

Петр Никитич знал предпочтения в своем войске, большинство говорило о том, что нужно прознать, царь ли это. Если же подтвердится, то кланяться государю всем войском. Ну нет… так биться нещадно. Проблема заключалась в том, что вживую царя видели немногие, но кто все же удосужился лицезреть правителя, то все из них те, кого Шереметев считал своей командой ближних людей. И они поступят так, как и Петр Никитич.

— Так убили же его ляхи поганые! Али нет? — высказал официальную версию Иван Васильевич Татев, между тем оставляя себе место для маневра.