Татев был хитрованом не меньшим, может и больше, чем Шереметев. Понимал боярин, что сообщать о своем отношении к ситуации однозначно нельзя, слишком много бытует разных мнений. А посему можно отвечать вопросами и вынуждать командование самолично принимать решения, а не перекладывать ответственность на подчиненных.
— Может и убили, — задумчиво сказал Шереметев, вглядываясь в даль.
Петр Никитич ожидал, что Димитрий Иоаннович первым соизволит идти на переговоры. Уже этот шаг беглого царя скажет многое о том, в какой ситуации Димитрий Иоаннович и согласится ли царь на то, чтобы его воля дополнялась приказами канцлера Шереметева. Ну и земельки поболее и крестьян чтоб давал по первой просьбе.
Петр Никитич в своих мечтах уходил все дальше от реальности. Но он был таким человеком, любил на досуге помечтать. Однако, на переговорах Шереметев не станет сильно наседать на государя, он же царь как-никак, может и посчитать уроном чести и не пойти на соглашение. Потому воевода уже очертил себе грани, за которые не станет заступать. Канцлера достаточно.
— Петр Никитич, глянь, — Татев показал рукой на ворота Тульского кремля. — Скачет кто-то, видать говорить станут.
— А то как же! — удовлетворенно сказал Шереметев, поглаживая бороду и одобрительно ухмыляясь.
Через пару минут было уже видно, что к государеву воеводе действительно приближаются три конных. Не оставалось сомнений, что это переговорщики. И Шереметев для себя уже определил, что откажется говорить, если среди парламентеров не будет государя. Но темно-рыжих волос не было видно, все воины были в шеломах, а бородавки с такого расстояния рассмотреть невозможно.
Услышав команды на выдвижение моих войск и звон колоколов, призывающих всех, кто находился в Туле , готовится к битве, я в сопровождении Осипки, Емельяна, поспешил к тем войскам, что прибыли, скорее всего, по мою душу.
Навстречу мне выдвинулись два всадника, богато снаряженных. Я не сомневался, что это были те воеводы, что привели стрельцов и конных под Тулу.
Заволновалось и войско недругов, так же изготавливаясь к сражению. Вот чего не нужно, так это сейчас биться и терять людей, когда главные испытания впереди.
— Кто такие? — жестко спросил я у двух парламентеров.
— Воевода Шереметев Петр Никитич, — представился один из переговорщиков.
— Отчего не склоняешь головы пред своим государем? — еще более жестко спросил я.
— Так, государь, наряд учинить нужно сперва, — чуть растерянно сказал тот, кто представился, как Шереметев.
— И ты, боярин, со мной рядиться решил? Аль слово государево для тебя значимо? — обратился я ко второму переговорщику, который пока так и не проявил себя.
— Государь, я человек подчиненный, головному воеводе следовать должен, — попытался выкрутиться пока так и не представленный мне боярин.
— Все вы должны мне по чину голову склонить, коли крестоцеловальную клятву не нарушаете. А коли решили нарушить обет свой, так тати вы и есть! — сказал я, посмотрев на Шереметева. — Говори, чего хочешь!
— Кабы стать рядом с тобой, государь, по правую руку и быть тебе опорой во всем, яко же канцлер в Литве опорою служит для короля Речи Посполитой, — горделиво назвал условия своей лояльности Шереметев.
— Побудь здесь! — повелел я Шереметеву, после обратился к его коллеге. — Ты иди со мной!
Не ожидая, пока второй переговорщик что-либо решит, я направил своего коня к строящимся шереметевским стрельцам. Не то, чтобы мне было неважно, поедет ли со мной второй воевода, но как раз его присутствие было бы уместным. Тем более, что он находился в замешательстве и не должен решиться на активные действия, по своей натуре, как я понял, предпочитая быть ведомым более, чем ведущим.
— Кто таков? — спросил я, как только лошадь второго воеводы поравнялась со мной.
— Ванька Татев, государь! Ты ведать меня должон, — отвечал Татев.
— А я изнова знакомлюсь со всеми, ибо те, кого я знал, крест целовали мне на верность, а нынче предают, словно тати безбожные. Так и ты, Татев Ивашка, привел войско, кабы меня убить, государя, что венчали на царство в Успенском соборе в Кремле, — я чуть приостановился и посмотрел на Татева. — Убей Шереметева и ты будешь приближен ко мне! У меня в полоне сродственник твой — Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Я и его разбил и Куракина разбил. Разобью и ваше войско.
— Не могу я убить Петра Никитича, — чуть слышно сказал Татев.
— Не будешь на моей стороне, всех Татевых вырежу. Более жалеть предавших не стану! — жестко сказал я, когда мы уже находились метрах ста от изготовившихся, пока недружественных, стрельцов. — Прикажи им, кабы не стреляли, но слушали меня!
Татев задумался. Наверняка решал, насколько будет уместным то, что я собирался обратиться к его воинам.
— Командуй, боярин, али уже сейчас жизни лишу! — жестко сказал я, уже доставая из-за пояса пистоль.
— Слушайте, служивые люди! — нескладно выполнил мое требование Иван Татев.
Опять же берег себя для суда Шуйского. Не назвал меня государем, хотя даже Шереметев это уже сделал на переговорах. Всегда же можно будет сослаться на своего начальника и сказать, что, дескать, это все не я, я даже не назвал Димитрия государем. Изворотлив, гад. Не по пути мне с ним, по крайней мере, такие приближенные мне и даром не нужны. А вот сейчас его услуга зачтётся.
— Православные! Бог на небе, царь на земле! Я царь, венчанный Шапкой Мономашьей в храме. Все бояре меня признали и вы рады были тому, что я пришел. Так вот он я, многие видеть меня могли. И власы у меня рябые и отметины на челе есть. Жену мою обесчестили и убили, меня уже три раза убить пробовали. И спрашиваю вас: так же вы пришли убить меня? Сына Иоанна Васильевича? Станьте рядом со мной, облагодетельствую каждого опосля и бейтесь за правду, за царя, за Бога! Кто супротив пойдет, тот живота лишится своего! Воевода ваш пошел супротив меня и убит будет, обозвал меня псом, а ранее крест целовал на верность. Не ошибитесь и вы! Будьте со мной!
Произнеся всю эту спонтанную речь, я отвел коня и под недоуменное ворчание Татева, который бормотал, что он не собирается убивать Шереметева, я ускорился и быстро настиг первого воеводу. Боярин уже на повышенных тонах переругивался с Осипкой, а лицо Емели было красное от негодования, но он молчал. Наверняка Емельян получил череду оскорблений, но не посмел что-либо отвечать знатному боярину и воеводе. И правильно, не по Сеньке шапка лаяться с одним из первейших бояр.
Выстрел прозвучал неожиданно для всех, прежде всего для Шереметева, который ошарашено, то ли от боли, то ли от непонимания ситуации, смотрел на меня.
— Царю природному верность хранить нужно не за земли и богатство, а по зову души и по чести! — обронил я и подъехал к остановившемуся в метрах пятнадцати Татеву. — Скажешь, что облаял меня Шереметев, кинулся убить, но я первее был. Не гневи меня попусту. Приведи ко мне войско! Опосля можешь идти хоть в Москву, хоть куда. И слово свое царское даю, что ни тебе, ни роду твоему, как и еще одному на выбор боярину, окромя Шуйских , кровь пускать не стану.
Через час стало понятно, что все войско, что привел покойный Шереметев, ко мне не перейдет, многие конные устремились прочь. Частью их можно было понять. Скорее всего, дворяне и боярские дети, что были в шереметевских войсках с севера Руси и они устремились домой. Если не будут участвовать в дальнейших событиях, то уже хорошо. Жаль, конечно, лишаться конных, но стрельцы почти все остались, как и десять пушек и обоз.
Татев сбежал. Обдумывая этот факт, я пришел к выводу, что и к лучшему. Еще не хватало предательства во время сражения.
Теперь предстояло еще больше работы. Оставлять подразделения в том виде, что теперь есть, я не хотел. У меня уже складывается некоторый кадровый запас, которым я считаю десятников из стрелецкого полка Пузикова. Вот их и буду пробовать на вакантные должности некоторых сбежавших стрелецких сотников, в то время как иных сотников, из бывших шереметевских, поставлю на сотни к сборному люду, что пришли в Тулу биться за меня, но не в составе казаков или боярских детей и дворян, но сами по себе.
