— Расскажи, что без меня два дня делала! — сказал Егор, вставая с семейного ложа, чтобы ополоснуться холодной водой.
Август выдался еще более жарким месяцем, чем часто дождливый июль и один из телохранителей государя постоянно окатывал себя водой. Егор принимал едкий запад конского пота и всего, что связано с животным, но может излучать специфический аромат. Однако парень не терпел собственную вонь, от того мылся чаще многих, по крайней мере, омывался водой.
— Марье допомогла, на Варварку сходила, купила хлеба, да овса три пуда закупила, — стала отчитываться Милка.
— Да ты мне расскажи, что люд московский говорит, Колотуша о чем вещает! — попросил Егор.
Не то, чтобы у него было задание от государя собирать информацию. Парень уже понял, что и такие сведения собираются по Москве и иным городам, но это делают другие люди. На самом деле, Егору было важно, что он уж точно на правильной стороне, что государь, которого он начинает искренне уважать и даже почитать, любим народом. Это ощущения сродни с теми, когда сыну приятно слышать от чужих людей, что его отец, на самом деле, геройский, правильный.
— Так говорят, что молиться стал часто государь, да примирил патриархов. То в народе ценят. Окромя того, ждут, что Юрьев день введет, да свободу даст. Устали люди от войн, потому многие желали бы примирения Димитриев. Невдомек людям отчего не признать нашему Димитрию того, могилевца, да приставить к службе. Там и внук Ивана Великого Петр Федорович, так и того нужно приветить по-родственному, царя-Шуйского отправить воеводой в Вятку. Так и кровь более не прольется, всем добре будет, согласие… — Милка замялась. — Иные говорят, что на кол всех бояр посадить, что они окромя заговоров ничего и не делают, такие також есть на Москве. Говорят, что бояре повинны оборонять, а по русской земле и ляхи и уже свеи насильничают, да и казаки грабят.
Милка замялась. В их, уже семье, было не принято вспоминать те особенности знакомства, что имели место в деревне Демьяхи. Тогда погиб отец, брат, да вся, наверное, деревня была уничтожена. Саму Милку снасильничал казацкий сотник. А тут она сама говорит о казаках и их бесчинствах.
Стук в дверь снял неловкость с лица Милки, которая корила и ругала себя, что пошла под венец, да за любимого, но не смогла сберечь себя для мужа. Безусловно, за ней не было никакой вины и девушка оказала сопротивление, когда ее насильничали. Но куда там хрупкой Милке справиться с опытными насильниками?
— Хозяин, открой! — потребовал голос с улицы.
Дом, который занимали молодожены, был добротный и имел даже немного внутренней территории двора, вход в который был через ворота. Так себе преграда, но четыре мужчины, что просились в гости, остановились и не стали ломиться силой.
— Демьяха отнеси в сени, да оставь играться. Сама сховайся, да не показывайся! — потребовал Егор, быстро застегивая пояс с саблей и заряжая два пистоля, что ему выдали, как телохранителю государя.
— А что? Может людей кликнуть? — испугалась Милка и ее глаза опять наполнились слезами.
— Делай, что велено! — прикрикнул Егор, раздражаясь постоянными рыданиями своей жены.
Последние две недели Милка то смеется, то плачет, порой и то и другое разом. Парню невдомек, что происходит с его женой, а супруге никто не подскажет, что именно с ней творится, пусть женщина и догадывается, что беременна.
— Открой, хозяин, говорить нужно, а не ломать ворота, — голос мужика, что стоял чуть впереди остальных и выделялся более богатым одеянием, становился грубее.
— Тут говорить станем! — жестко сказал Егор, направляя пистоль, что был в левой руке на того, кто показался главным.
Царский охранник стоял в открытом оконце, по сути, бойницы, что было на втором этаже дома. Оттуда было видно, кто именно стоит у ворот
Прошло еще время и прозвучали несколько фраз и тогда, наконец, убедившись, что у Милки было достаточно времени, чтобы убраться, Егор спустился и открыл гостям.
— Ворота закрой! — самоуверенно сказал мужик, ухмыляясь. — Опусти пистоль. Я говорить пришел, а не живота тебя лишать.
— А я не звал тебя, — не стушевался Егор.
Да и как может растеряться телохранитель самого государя?
— Сразумел я, что в дом не приглосишь, да кваса, або сбитня не нальешь. Ну так я и не прошу, — глаза мужчины зло заблестели. — О другом прошу, кабы службу сослужил.
— Так я и служу, государю! — ранее опущенный пистоль вновь был направлен в голову главарю непонятной компании.
— Ты, казак, будь разумным! Платить стану золотом, а ты токмо говорить станешь, что да как, может еще чего сделаешь. Рядом с царем столь много, сколь я заплатить могу, ни ввек не получишь. Аще дворянство, не сумлевайся, буде твоим, да не запросто так, а с поместьем, добрым не мене тридцати полных дворов, — говорил главарь незнакомцев.
— А ты кто таков? — спросил Егор.
— Ха-ха! — деланно, явно притворно, засмеялся. — А не скажу! И не вздумай искать, сам найду.
— Чего ты хочешь? — решил Егор раздобыть хоть какую информацию.
— Пока слухай, да привечай, что в царских палатах деятся. Кто в бояре метит, куды войска отправляют. Пока хватит, далее поглядим, как сложится. Бяры, — с избыточным чувством превосходства, которое демонстрировалось напоказ, мужик передал калиту с монетами. — То так, по первой, буде и больше.
— Возьми! — Егор передал деньги обратно.
— Ты не сразумел, казачок! Нема пути в зад. Теперича али делаешь, что скажу, али жонку с ублюдком похоронишь, апосля все одно сделаешь, что стребую, — два мужчины встретились взглядами.
Егор проходил инструктаж, в ходе которого предупреждали, что такие моменты должны быть. И в данном случае вариант был только один — соглашаться, сообщать о контакте и после, как было обещано, начнут работать иные люди. Но нутро, характер парня, его вспыльчивость не позволила сделать так, как предписывалось.
— Не тронь. Всех твоих, хоть жонку, хоть сыновей и побратимов, вырежу всех, кто тебя знал или когда видел, — прошипел Егор.
— Остынь и поразмысли. Все будет у тебя, главное — все жить будут. Не смей обо мне говорить, я узнаю и тогда… — мужик не стал договаривать, бросил калиту с монетами на землю, сплюнул и пошел прочь, не обращая внимание на своих подельников, которые посеменили за предводителем.
— Царь-солнышко светит ярко, обжигает больно! — сказал Егор, подымая мешочек, как оказалось, всего с серебряными монетами.
Он в раз двадцать больше этого прикопал на дороге к Москве.
* * *
Москва
16 августа 1606 года
— Государь, вот то серебро! — Егор протянул мне мешочек с деньгами.
Еще бы понимать много это или мало. Как-то редко я хожу на рынок… настолько редко, что никогда. Ценность денег стал понимать только на уровне: тысяча — это много, а десять тысяч — это еще больше, за эти деньги можно семь-восемь тысяч воинов почти год кормить и снабжать порохом и свинцом. Но и десяти тысяч мало, чтобы еще одеть воинов и купить оружие.
— Серебро оставь себе! И об том, что ты мне поведал, нужно говорить токмо мне, но не прилюдно, — пожурил я Егорку.
Вот и хорошо, вот и ладненько. На самом деле я не расстроился, что появились силы, что работают против меня, уж тем более не испугался, я обрадовался. Как бы странно не звучало, но радость имело место быть. Когда ждешь удара, тем более исторически не в твоей эпохе, нет четкого понимания, от куда прилетит. От этого я немного нервничал, ощущая обострения мании преследования, от того все более усиливая охрану и систему работы дворцовой челяди. Дошло до того, что кухарки заходят на кухню в специальных рубахах, с перевязью, без карманов… впрочем их тут нет ни у кого. Женщин, да и истопников, водоносов, обыскивают. И еду еще и пробуют и подают чаще холодной, чтобы понять состояние дегустатора после снятия проб.
А тут понятно, откуда планируется удар, можно и сыграть с недоброжелателями. Вот только нельзя было Егору прилюдно говорить о посетителях. Мало ли кто услышит, да передаст неведанным силам, что парень верен мне и себе. Если е Егору пришли, могли еще ранее прийти и к другим. Егорка-то только зачислен в штат телохранителей.
