Хотя и тут недоработка, он не мог наедине мне хоть что-то сказать, так как остаться со мной парню не позволили бы.

Плохо то, что я Захария Ляпунова отправил готовить специальную хитропопую, вместе с тем, жесткую операцию. А иных людей, которые могут, нет… Шаховскому что ли поручить разобраться? Я еще не обрадовал соратника, что он стал стольным воеводой, своего рода губернатором Московской области, самого вкусного, богатейшего куска русской земли. Вот пусть и провернет операцию по выявлению тех, кто начинает под меня капать, так и получит должность.

— Переводи своих родных в Кремль. Ермолай устроит тебя! — сказал я, и чуть не дернулся, насколько быстро и неожиданно парень плюхнулся на колени.

Так можно и коленные чашки разбить.

— Государь-император, прости, ты спешил, тебя ждут! — лебезил Лука Латрыга.

Да, сегодня тренировка была для меня урезанной. Разминка, отработка ударов, показал несколько комбинаций и захватов. Но настало время пообщаться с мамой.

Мария Федоровна Нагая перед тем, как я подошел к Москве, отправилась в Новодевичий монастырь и молилась. «Помолиться» в этом времени — идеальная отмазка. Ну нельзя же беспокоить человека, который молится! И по мне, так было непонятным сперва отчего инокиня Марфа, в миру Мария, так себя ведет. Она не стала игрушкой в лапах Шуйского и не трубила повсеместно, что ошиблась, а я, дескать, не ее сын.

Сперва я был уверен, что она желает, чтобы я, сын, приехал и поклонился ей. Причем находилась Нагая в Новодевичьем монастыре, рядышком, никуда не уезжала. Немного поартачившись, как только решив некоторые неотложные иные дела, я все же послал Ермолая, чтобы тот разузнал, что себе думает моя «мама». Еще не хватало конфуза, когда я приеду, а инокиня Марфа «молится». И да, она молилась.

Уже думал-гадал, как именно поступить, рассматривал вариант и с ликвидацией, как пришел запрос уже от Марфы. Она сама ехала, да не одна.

— Мама! — сказал я, и обнял одну из женщин, что прибыли ко мне.

Как выглядит именно Нагая, я уже был осведомлен. Невысокая, полная женщина, курносая. Отличительная особенность, что она была немного конопатая и имела родинку на левой щеке. Так что не ошибся, ту, правильную, обнял.

— А, ну, стребуй, кабы все ушли, токмо Марфу оставь! — прям-таки потребовала мамаша.

И что это Марфа просит, чтобы я оставил Марфу? Мама с ума сошла? Шизофрения?

— Покиньте все покои! — повелел я, поймав на себе слезливый взгляд второй монашки, что привела Нагая.

— Марфа, останься! — распорядилась мама, прихватив подругу за руку. — Ну, говори, что хотела, да тако же иди.

— Сын! Сынок! — монахиня упала на колени, схватила мои руки, пользуясь моим шоковым состоянием, и стала целовать руки, ноги. — Прости меня, прости. Я молю! Кожный день молю Господа, кабы доченька моя в раю была, а ты, кабы, счастлив. Прости!

Я хотел спросить: «Кто ты?» Но, раз вот так меня лобызают, наверное, и я должен знать эту женщину.

— Все, Марфа хватит. Он не знает тебя! — Нагая стала подымать обмякшую женщину.

— И кто это? — спросил я, облегченно мысленно выдохнув, что я могу не знать эту странную пожилую женщину.

Я посмотрел на заплаканное лицо монахини и чуть не сплюнул с досады. Как такую красоту в монастыре закрывать? Женщине может чуть за пятьдесят, но она и сейчас просто великолепна, излучает какую-то… правильную красоту.

— Мария Старицкая, получается… тетка тебе, — отвечала Нагая.

Вообще Мария Федоровна Нагая вела себя слишком вольготно, как хозяйка положения. Я не мог этому перечить, пока не мог, но мне такое положение дел не нравилось.

— От чего она меня сыном прозывала? — просил я, как только инокиня Марфа, в миру Мария Владимировна, королева Ливонская, вышла.

— Вбила в голову себе, что ты сын ее от карлы Стефана Батория, — Нагая отмахнулась [есть такая конспералогическая теория, что Лжедмитрий Первый был сыном Батория].

— В разуме ли она? — спросил я, прикидывая, насколько такая история могла бы мне помочь, или, напротив, подпортить.

— Нет, бывает, что и не в розуме, — отвечала Нагая. — Ты мне, сын вот что скажи… Отчего сродствеников не привечаешь? Что не зовешь брата моего, твоего дядю Михаила Федоровича в стольный град, отчего не ставишь его окольничим?

Сразу после прихода к власти, я озаботился тем, с кем мне работать, деятельно, решительно, а не на исполнять свои обязанности от случая к случаю между обеденным сном, многочасовыми приемами пищи, прогулками, охотами, и в том же духе, только не работать. Мне нужны были и люди, и даже кланы, которые, усилившись могли бы стать опорой именно что моему правлению. И в череде первых, кого я рассматривал, были как раз Нагие. Основой этого клана из ныне живущих, и был Михаил Федорович.

Информацию по персоналиям собирал Лука, он деятельный малый и въедливый, в меру, иногда и без меры, назойливый и педантичный. Мне это нравилось. Тем более, что Лука ранее был при дворе. Да, у Годуновых служил, но книгу местничества выучил наизусть, может, и лучше, чем библию. Вот Лука и собирал информацию о кадровом резерве. Пусть хоть новое покушение готовят, но работать с теми, кто живет заслугами не личными, но предков и дедовскими чинами и должностями — это путь в никуда.

Петр Великий поборол, или еще поборет, эту систему. Но ко времени Петра уже и его отец, Алексей Михайлович, подбивал опорки под системой местничества. Мне придется лавировать. И я искренне искал ту должность, куда пристроить «родственичка», но он посредственная личность с завышенной самооценкой и неспособный работать не то, что в команде, но и вообще работать, а не числится.

— Мама! А как тебе Суздальский монастырь? — вкрадчиво спросил я.

Суздальский женский монастырь отличался исключительной дисциплиной. По сути, это была тюрьма с религиозным уклоном. И намек Марфой был более, чем понятен.

— А ты, приблуда, не боишься? — спросила Нагая.

— А как у тебя со здоровьем, мама, может прихворала? Так останешься в Кремле, подлечу! — искренне зло говорил я.

Ненавидел, ненавижу и никогда не приму шантаж. Я терпел Басманова, мне нужно было понять хоть что-то о мире, куда я попал. Мало ли, огнем плеваться могу, было дело, про всякие магии читал. Но пришло время Петру встретится с тезкой, но апостолом, не буду долго рефлексировать, чтобы и наглую монашку отправить в ад.

— Ты кто? — после долгой паузы и игры в «злые гляделки» спросила Нагая.

— Сын твой, — отвечал я.

Вновь пауза. Было видно, что Марфа рассуждает, прикидывает расклады. Что произойдет, если она скажет, что я не ее сын, с учетом сложившихся сегодня реалий? Признает разбойника, что Брянщину и Черниговщину разоряет? Так биручи, науськанные умницей Мининым вбили в головы москвичей и не только их, письма полетели и в другие города, что Могилевский тать — зло и захватчик. Его ненавидят и Нагую не поймут. А кто еще мне поперек станет? Тут бы могла начаться игра со Скопиным-Шуйским, но и это пока маловероятно, Василий Шуйский — сбитый летчик. Романовы… нужно вообще понять, что там, да как с Филаретом. Кто-то из Романовых присоединился к Мстиславскому и перебежал к ляхам, может под эту гребенку и Филарета прижучить. Но он лицо духовное, тут вдвойне осторожным нужно быть.

— Не забижай родню, род Нагаев и так поменьшился, — тон Марфы стал менее требовательным.

— Поняла, мама, что нынче ты сделать мало что можешь? — а вот я все еще сохранял суровость, пусть сейчас она была скорее проявлением актерского мастерства, чем зеркалом эмоций. — Ни-ко-гда не смей говорить со мной так, как нынче. Я государь-император и твой сын. Нагаев не обижу, но сильно приближать не стану. Окольничим был Михаил Федорович? Пусть так и будет, но без того, кабы влезать ко мне со своими советами, пока работать не станет так, как мне то нужно.

— А я? — спросила уже отрешенно Марфа, все-таки не на много его хватило.

— А ты помолись с Ксенией, так заведено по обычаю? — я улыбнулся, но сделал это зря, женщина вновь закипела, шипя, словно змея.