— Хотеть и сделать — разные вещи, — сказал Делагарди.

Якову Пунтоссону был не приятен Оксеншерна. Тот был только чуть старше Делагарди, но уже имел немалый вес при дворе. И что претило и вызывало раздражение у генерала — Оксеншерна шел к своей цели через не всегда честные поступки.

— Я все же соглашусь с вами, Аксель, — поддержал Оксеншерна глава делегации Юхан Шютте. — Наша цель — соединить финские земли с Ревелем и Нарвой сухопутным коридором. И для этого нам нужны Корела, Новгород, Псков. Русский царь, кто бы ни был на троне, не станет отдавать эти земли. Русские же лелеют надежду хорошо выйти на Балтику, да чтобы еще с развитой инфраструктурой портовых городов. Рига — плохая идея, там Западная Двина и эту реку нужно оседлать, иначе город-порт будет иметь многие проблемы. Витебск, особенно Полоцк — сильные крепости, что стоят Двине, или ее притоках, а русские не могут быть столь сильными, чтобы взять даже одну твердыню. Это не то, чтобы, словно шуты, прыгать, да кувыркаться на радость мальчишке, тут реальное воинское искусство и удача нужны.

Все трое мужчин рассмеялись, вспоминая тот спектакль, что был продемонстрирован при приеме у царя, никто не смог оценить подготовку, воспринимая все, как фарс.

Трое знатных шведов, наконец, смогли завести откровенный разговор, так как королевич все же сморился и, несмотря на ужасные дороги, или их отсутствие, Густав Адольф уснул в карете. Королевичу не стали говорить о том, что произошло и как Оксеншерна прошел по краю. Скажи Аксель такое, вернее с таким тоном, хоть какому монарху, то реакция правителя должна была быть неизменно жесткой. И королевич мог сам одернуть Акселя. Зная формирующийся характер наследника шведского престола, Густав Адольф мог бы и наказать своего же соратника. Так что в присутствии королевича никто не говорил об инциденте, кроме как вторить восхищенным речам сына короля, оставшегося под большим впечатлением от увиденного в русском военном лагере.

— Царь слабак, нужно только нажать на него и Швеция получит сильно больше, чем даже от того побитого пса, Шуйского, что сейчас сидит на хлебе и воде в Стокгольме, — распылялся Оксеншерна.

Не получив отлуп за свой поступок, Аксель пошел на поводу своим эмоциям и стал бахвалиться. Когда швед выходил из комнаты, где нагрубил царю, его всего трясло и он ждал, что небо низвергнется, но… ничего не произошло и сработало правило, когда преступник, не получая наказания, начинает вести себя пуще прежнего и хвалится своими подлыми деяниями.

— Не заговаривайтесь, Аксель, мы еще не знаем, чем ответит царь, — пытался остудить своего молодого коллегу Шютте.

— Он уже не ответил. Пусть и прикрикнул на меня, но я чувствовал трусливую дрожь в его словах. Я донесу свое видение королю и, уверен, Карл, да будет он здоров, посмеется над русским выскочкой, — не унимался Оксеншерна.

— Господа… что же это такое? — Шютте чуть скрючился, отчего чуть не упал со своего славного «гольштинца».

— Признаться и мне не очень хорошо. А от некоторых наших охранников, так и вовсе разит… но я не говорил о том, так как подумал, что неприлично… — чуть растеряно сказал Делагарди, так же мучавшийся расстройством желудка.

— Это царские угощения, что нам дали несвежие, или вовсе несъедобные. Нельзя их покупать у русских и, тем более, давать на пробу королю. Клятый царек! — возмутился и Аксель.

— Думаю, что это сырая вода либо из деревни, что мы проезжали, может и тот ключ в лесу, с которого мы умывались и пили, — Делагарди высказал догадку причин того, что уже часа четыре крутит живот.

— Капитан! — позвал Шютте офицера, командира роты кирасиров, что сопровождали делегацию. — В ближайшем месте делаем привал.

Офицер только кивнул и припустил коня, чтобы догнать авангард и приказать выдвинуться вперед для обследования ближайшей опушки леса. Капитан и сам еле-еле сдерживает позывы, а некоторые его воины и вовсе едут обгаженые, не смея просить остановки.

— И посмотрите, чтобы там было вдоволь больших лопухов, да кусты погуще… а еще без муравьев, — смеялся Аксель и к его сальным шуточкам не остались равнодушными Шютте и Делагарди.

С самого утра и у охранного сопровождения, да и у многочисленных слуг, наблюдалось сильное расстройство желудков. Не преминула сия участь и окружение королевича. Густав Адольф, пока не уснул за утро успел дважды сбегать в кусты. Остальные сделали это уже четырежды. Делагарди даже высказал предположение о диверсии и попросил всех быть бдительными, но был чуть ли не высмеян Шютте. На войне, да и при любом переходе, подобные ситуации не редки, и виной всему — вода. Расслабились и в деревне набрали воды и для приготовления пищи и для питья, набрали, да не обезвредили уксусом, или вином. Но, ничего, пройдет. Был бы яд, так уже хоть на ком отрава должна проявиться, но кроме как расстройства кишечника, ничего дурного не было.

За последние четыре часа пришлось сделать пять остановок, чтобы смутить просыпающихся после зимы лесных насекомых своими шведскими задницами.

— Господа! За мной не ходить! — сыпал шутками Аксель.

Однако, по регламенту охраны, отпускать охраняемое лицо без сопровождения было нельзя, потому по двое рослых мужиков, отправлялись с каждым членом делегации в кусты. Да, они держались поодаль, но так, чтобы иметь охраняемые объекты в прямой видимости.

— Вот и лопухи! Богата Московия на лопухов! И так во всем! — сказал Аксель и огорчился, что некому оценить его искрометный юмор.

Бойцы остались безучастны к веселому настроению охраняемого лица. Почти, у одного парня все же скользнула улыбка, но воин быстро подавил в себе зачатки веселья.

Присев, укрывшись в тени, действительно, больших и высоких лопухов, Аксель Оксеншерна не видел, да и не услышал из-за шелеста берез, как две стрелы с интервалом в не более четыре секунды, впились в головы охранников. Воины все же допустили оплошность и сняли шлемы, за что и поплатились. Будь иначе, и шлемы надеты, стрелы все равно нашли бы место, где человеческая плоть не защищена броней, но гарантированной мгновенной смерти могло и не случиться.

— Пес шелудивый! — хрипло произнес на русском языке человек, больше похожий на Зверя, особенно своими злыми глазами.

Аксель хотел что-то выкрикнуть, встать, но сразу же почувствовал теплоту на своей шее, а потом и пришло осознание скорой смерти. Тело Оксеншерна размякло и он, будучи все еще на корточках, так и свалился в свои же продукты жизнедеятельности.

Зверь поправил тело убитого шведа таким образом, чтобы измазать тому рот в нечистотах и положил рядом записку всего с двумя словами despectus occidit.

Только через пятнадцать минут после того, как человек, больше похожий на зверя, уже бежал по лесу в сторону лесной тропы, где оставил двух своих коней, хватились несостоявшегося шведского вельможи. Потом еще пять минут ушло на то, чтобы позвать человека из охраны, который умел читать следы, и только после отправится в погоню. Три железных капкана сильно замедлили продвижение погони, загонщикам приходилось быть осмотрительными, особенно, когда один швед проколол ногу валяющимся шипом. Когда же шведы вышли на лесную тропу и поняли, что тут прошли кони, причем две, погоня перестала иметь всякий смысл.

— Война! Это русский царь! Нужна война! — кричал Шютте.

— Да угомонись ты! — выкрикнул Делагарди, одергивая за плечо главу шведской делегации. — Не думаешь же ты, что русские не найдут, что сказать? Да они повесят какого бедолагу и скажут, что поймали убийцу, который услышал разговор и решил самолично мстить за царя. Еще по носу щелкнут и нашу охрану и укажут на то, что все же было неосмотрительно говорить в оскорбительном тоне с царем. И мы ничего, ни-че-го не докажем. А еще всплывут оскорбительные особенности убийства в нечистотах. Теперь поняли, с кем мы имеем дело?

— Но как после этого воевать бок-о-бок? — растерянно задавал вопрос Шютте, скорее адресованный в некуда, чем генералу.

— Вы же политик! Так и воевать. Ненавидеть, улыбаться, пить с ними, но воевать. А, когда станем по разные стороны поля сражения — бить нещадно! — патетически говорил Делагрди.