— В укрытие! — прокричал Лазарь Щека и сам, а после и лучники, отбежали к вырубленной полуземлянке и закрылись в ней.
Это укрытие не могло обеспечить долгосрочную безопасность и при наличии времени, польские воины, без особого труда, прорубили бы массивную дверь, но вот времени у них и не было. Со стен ударили пушки, до того молчавшие и не стрелявшие при предыдущих штурмах. Орудия были четко пристреляны и двигать их ранее запрещалось, чтобы не сбить прицел. Ядра полетели в поляков, что метались у горящего рва, били по обоим краям глубокой земляной фортеции.
— Ура! — прокричали городовые стрельцы и казаки, бросаясь от стены крепости на врага, который оказался разделенным огнем от основных сил.
Не добежав шестьдесят шагов до польских штурмовиков, защитники быстро поставили сошки и произвели залпы по мечущемуся врагу. Поляки так же стреляли, но залпового огня у них не выходило, от чего эффективность выстрелов оставалась низкой.
— Ура! — вновь раздался крик и русские ринулись в рукопашный бой.
К этому моменту поляков, которые перебрались через ров осталось не более пяти сотен, разделенных от основных сил огнем и рвом, потому схватка была на равных… была бы, если не моральный дух и осознание русскими защитниками близкой победы. Порой именно психология становится тем камнем, который перевешивает на весах многие другие условия для победы. И в этот раз произошло именно такое и поляки стали сдаваться, кто-то сваливался в уже угасающий огонь, иные сопротивлялись, но была потеря руководства и полная дезориентация, что позволяло русским брать верх.
— Пошли! — скомандовал Лазарь Щука и лучники стали открывать массивную дверь.
Первого воина, вылезшего из укрытия зарубил поляк, но пущенная из полуземлянки стрела впилась в грудь захватчика. А после Щука рубился, а его лучники отстреливали зазевавшихся поляков. Так как этих «зазевавшихся» было много, то и мастера стрельбы из лука брали свою жатву.
Скоро все кончилось. Ляхи откатились от рва, а русские сотники, оставляя часть своих воинов на охране сидящих и лежащих пленных, стали командовать и вытаскивать пушки из капониров.
Усталый, возраст свое берет. Лазарь медленно побрел к первому орудию, которое, силами аж двадцати воинов и какой-то матери, удалось вытащить на позицию.
— Заряжай, хлопцы, вдарим в след, — усталым, но довольным голосом, сказал старый воин, дослужившийся и до дворянства и до того, чтобы быть назначенным Вторым воеводой в Брянске.
К этому времени уже закончилось сражение и у северных стен. Даниил Иванович Мезенский действовал по схожему сценарию, правда не ждал, пока многие поляки перейдут через ров, а поджог горючую смесь, как только чуть более двух сотен захватчиков перешли по мосткам углубление и стали выстраиваться для атаки. Эти две сотни смели, как и не было, в плен взяли только с десяток человек.
Сигизмунд III Ваза был все себя от гнева. Королю было плевать на то, как будет оправдывать ненужное стояние у Брянска гетман Жолкевский. Две тысячи сто воинов безвозратных потерь — это очень много, это поражение, как бы не сложилась ситуация в дальнейшем. Да, ударные силы в штурмах не участвовали, те же гусары наблюдали за событиями даже не со своих седел, а сидя на молодой траве, застеленной недешевыми тканями. Но потери все равно очень чувствительные для войска. Будь такие промахи у Сигизмунда, да без поддержки Сейма, на короля могли обрушиться многие обвинения. Но Сейм сам жаждал показать московитам их место… показал.
— И все же, есть вам что сказать? — выкрикнул король, после того, как многое выговорил Жолкевскому о его талантах, вернее, их отсутствии.
Станислав Жолкевский разгладил усы, всем своим видом стараясь показать, что его не задели слова короля. На самом же деле, гетман давил в себе острое желание выхватить саблю и изрубить короля. Не менее минуты Станислав боролся с эмоциями, а после выдохнул и высокомерно, в своей манере, начал говорить:
— Московиты проявили смекалку, это не отнять, но надолго их не хватит, я предла…
— Вы уже предлагали! Взять Брянск и после идти на Смоленск, перерезая пути снабжения русских войск. И что? Надеюсь, что у Иеронима Ходкевича дела под Смоленском сильно лучше, — говорил Сигизмунд и не замечал, как собравшиеся шляхтичи и магнаты, которые были назначены командирами, смотрели на короля с осуждением.
Нельзя вот так клясть гетмана, тем более, если ты сам его и назначил. Еще не остыли обиды, приведшие к рокошу, тем более, среди командиров хоругвей хватало и людей, которые еще недавно были готовы лить кровь за собственные убеждения и против короля.
— Ваше величество, дайте сказать гетману! — требовательно попросил Янош Радзивилл.
Этот магнат был одним из подписантов договора между королем и теми, кто пошел в рокош, а, по сути, Радзивилл представлял интересы Сейма. И хотел бы Сигизмунд послать далеко и надолго Яноша, которого не сильно и уважал, считая, что тот сам по себе не способен на свершения, но не мог уже потому, что Радзивиллы могли выставить до десяти тысяч войска, которое сейчас очень сильно нужно.
— Говорите, гетман! — бросил король и демонстративно отвернул голову, как бы говоря, что вынужден слушать, но вне зависимости от сказанного, отношения к случившемуся не изменит.
— Нам не нужен Брянск, почти не нужен. Если вести боевые действия против Смоленска — да, именно Брянск с одной стороны — база для наших войск, с другой же — мы перекрываем дороги не только на смоленскую крепость, но и со стороны юга — Путивля, Тулы, Орла. Но… я считаю, что нам нужна Москва. Достаточно оставить три тысячи казаков под стенами Брянска, чтобы никого оттуда не выпустить и чтобы никто не передал сведения о нашем уходе. Пусть голодают, сами сдадутся, как только Москва станет нашей, — сказал Жолкевский и замолчал, видимо желая, чтобы присутствующие переварили информацию.
— Мне нужен Смоленск! — жестко сказал король.
Сигизмунд желал заполучить коронные земли, свои земли, из которых мог бы кормить войско. И для этих нужд, по мнению короля, более всего подходила Смоленщина. То, что выделяется королю на войско — крайне мало, не более двадцати пяти тысяч, остальное войско — это договоры с магнатами, поклоны Сейму, уговоры шляхты, ну и наемники, на которых нужны деньги, которые, опять же, Сейм не дает. А так, имея свою кормовую базу, Сигизмунд мог многое решать и меньше озираться на мнение Сейма.
— Ваше величество, — встрял в разговор Радзивилл. — Можно же рассмотреть вариант похода на Москву. Нам нужен бой, решительное сражение. До Москвы дойдем чуть больше, или даже меньше, чем за месяц, а там… никого. Все войска, что были у слабых московитов севернее Смоленска.
— И мы обрекаем Ходкевича? Его же разобьют! — спросил Сигизмунд.
Королю уже начинал нравится план, по которому можно захватить Москву.
На чем держится власть царя самозванца, который посмел писать чуть ли не оскорбительные письма, где говорил, как на равных, когда сам… ублюдок безвестный? В польско-литовском войске есть Михаил Иванович Мстиславский, пусть на правах почетного пленника, но этот человек вполне имеет право на трон, как Рюрикович. Так что можно разыграть карту Мстиславского, чтобы не получить народное сопротивление польскому войску. А битва… так русские бросят все и побегут к Москве, оставляя Смоленск. Если выиграть время, то план Жолкевского вполне исполним.
Однако, королю не хотелось жертвовать Ходкевичем, который поддерживал его и был рядом, когда начался рокош. Лишиться такой поддержки будет ударом. И понятно, почему Радзивилл так ратует за поход на Москву. Там и его жена пленницей, ну и он в случае полного поражения Ходкевича под Смоленском настолько ослабит своего потенциального соперника, что род Радзивиллов еще больше укрепится и без труда заберет спорные земли.
— У Иеронима Ходкевича есть войско, он не ребенок против славных рыцарей. И русским далеко до настоящих воинов. Нужно послать ему письмо, где приказать продержаться две недели и отходить в белорусские крепости. Может гетман после бить русских с Полоцка, этот город не возьмут, он укреплен, или из Могилева, — говорил Жолкевский, под одобрительные взгляды от Яноша Радзивилла.
