— Расскажите про свои злоключения в пути! — попросил я, внимательно наблюдая за реакцией собеседников.
Переводчик дернулся, в его глазах промелькнул страх. Караваджо стоял невозмутимым и даже вызывающим, но скоро ему перевели мои слова и художник проявил еще больше эмоций. Надменность у Караваджо сменилась растерянностью, испугом, и взгляд художника мазнул по переводчику.
Есть ли у человека сверхспособности? Я в это не верю. Но своей интуиции доверяю. Ощущение опасности, как и чувства несуразности происходящего всегда приводили к тому, что за эмоциями скрывалась тайна. Мозг умеет анализировать ситуацию быстрее, вероятно, сознание может не успевать осознавать выводы, что уже сложились на задворках головного мозга. Отсюда и парирование ударов, которых не ждешь. И сейчас я уже отчетливо понимал, что некто хочет нанести мне удар, который я мог бы и не парировать. Слишком много было несуразностей в сказанном дворянином Листовым.
Как так? Убили всех русских, оставили только ремесленников, Караваджо и Листова? И на кой ляд поперлись через Речь Посполитую, если предпочтительным маршрутом, еще до отправки посольств в Европу, был выбран тот, что через немецкие княжества на Гольштинию, Шлезвиг и далее, через датские порты на Ревель или Нарву?
— Тимофейка! — обратился я к «переводчику». — Оставь нас с сеньором Караваджо!
— Государь, а как же с фризкого толмачить? — растерялся подозреваемый.
— Перечить мне? — я показательно вызверился, пусть уже проникается мыслью, что я, царь, злой и быстрый на расправу, может что интересное и скажет, боясь моих кар.
Даже, если мои подозрения и беспочвенны, уверен, что участнику русского посольства, будет что рассказать интересного. Русское посольство в Праге не могло пройти без сучка и задоринки, ну и трата большого количества выделенных денег.
— Никитка, на дыбу этого толмача! Пока не спрашивать, токмо постращать. После подойдешь, я скажу что дальше. И еще толмача доброго найди с фризского! — повелел я и Никита Суботка, заместитель Ермолая, рванул исполнять.
— Сеньор Караваджо, вы пока работать, еще говорить после, — сказал я на итальянском языке, с использованием и латинских слов.
Все на что оказался способным. Языки учить нужно. Мой английский в современных реалиях важен, чуть больше, чем монгольский в покинутом будущем.
Не так я представлял себе встречу с маэстро, все-таки подспудно ожидаешь от людей, которые пишут шедевры, какого-то флера искусства, возвышенности. А тут облом… они тоже какают.
А мне все больше кажется, что тут имеет место быть новая атака на меня. Я вот думал, где и как проявится Орден Иезуитов. В прошлом-будущем читал про них, да и в военном училище про эту организации говорилось много. И не заинтересоваться мной они просто не могли.
В сущности, иезуиты — это мощнейшая структура, с самой развитой спецслужбой и «мягкой силой», отображающейся в многочисленных иезуитских учебных заведениях. Мои отношения с Польшей — это уже интерес для Ордена. А тут еще и весьма странная и непонятная для меня, ситуация с носителем моего тела до вселения, когда Лжедмитрий мог быть католиком, или же и самим иезуитом. А после появляюсь я и все, что мог обещать Лжедмитрий, херю. Эти обстоятельства заставляли ждать удара. И будет крайне неприятно, если Караваджо и станет тем оружием, из которого попытаются убрать меня. Икона…
— Убрать пока все образы, что рисовал фриз, токмо руками не трогать, а тряпицами и проверить на яды! — повелел я.
Настроение ушло в минус и я перенес остальные встречи на следующий день, тем более, что прибывший Лука выглядел плохо, пусть и хорохорился, а его присутствие на встречах с мастерами мне нужно.
Брянск
28 апреля 1607 года
— Что медлите окаенные? Быстрее! — надрывал голос Второй Брянский воевода, Лазарь Щека.
— Да нынче же, дядьку, — отвечал сотник-артиллерист.
— Какой я тебе дядьку, коли ужо с осени Вторым воеводой на Брянске поставлен, да в дворянство возведен? — делано возмущался Щека.
Воины спешно стаскивали пушки в капониры и закрывали их сбитыми толстыми бревнами. Это был уже третий приступ крепости, учиненный польско-литовским войском. Два предыдущих русские защитники крепости отбили, словно походя, незаметно. Но и захватчики, казалось, только разведывают слабые места в обороне.
Ляхи сходу, еще не разбив лагерь, атаковали крепость. Они знали об одном слабом месте стены, где она чуть не осыпалась от ударов пушек войска могилевского татя, вот туда, в трещину, и нацелились. Но тщетно. Выдвинутая вперед оборона крепости не позволяла добивать до стен вражеским пушкам. Поэтому и стремились поляки выбить русских с их ретраншементов и окопов вдоль стены.
Но и тут не так, чтобы много вариантов было у захватчиков. Как только подходила вражеская пехота, появлялись русские пушки и били, не скупясь, по наступающим, которым нужно было еще преодолеть глубокий ров. Ляхи подводили свои орудия и уже они били по позициям русских пушкарей. Вот только русские орудия были успевали спрятать в специальных ямах и даже накрыть, а воины прятались в окопах. После вновь шли в бой польские пехотные части… вот такая круговерть.
— Нешта много их в этот раз, — тихо пробормотал Лазарь Щека.
На земляные укрепления под стенами Брянска наступало не менее трех тысяч врагов. И это только на направлении, где командовал Щека. Штурм был с двух сторон и главный удар предполагался как раз в другом месте, там, где руководил обороной Первый воевода Брянска Даниил Иванович Мезенский.
Прозвучал рог, оповещающий Лазаря, что Мезенский собрался использовать один из козырей. Это означало, что пришло время и для подобных действий и на участке Щеки. Только раз смогут «купиться» на уловку.
— Отходим к стенам, токмо в кремль не заходим! — скомандовал Щека.
Земляные укрепления вокруг Брянска были на расстоянии в полверсты и городовые казаки с двумя ротами брянских стрельцов спешно побежали. Щека остался с десятью лучниками и спрятался в земляных укреплениях. Этот маневр отступления отрабатывался неоднократно, так что Второй воевода был уверен, что сотники примут правильные решения не станут с ними запаздывать.
Поляки спешно закидывали фашины в ров, но когда поняли, что защитники отбежали более чем на две сотни шагов, бросили мостки и стали не слишком спешно по ним перебегать, выстраиваясь в линии на противоположной стороне рва. Им никто не мешал это делать, что вселяло у захватчиков веру в победу и даже озорство. Брянские воины знали, что должно последовать, оттого только ухмылялись, отбежав к крепостным стенам на две с половиной сотни шагов от большого рва.
Вообще среди воинов-защитников царила зловещее, фатальное веселье. Когда большая армия поляков подошла к Брянску, было дело, все приуныли. Никто не собирался сдаваться, но и веры в то, что крепость выдержит, не было. Да, вокруг брянского кремля были накопаны ямы и холмы, выкопан большой ров, есть, пусть и не так, чтобы много, пушки, но польско-литовское войско казалось невообразимо огромным. Ветераны-старички, каких было мало, говорили, что во время польской войны при Грозном царе, карла Баторий приводил еще большее войско, но им не верили. Три десятка тысяч воинов — это выглядело катастрофически много. Ведь на самом деле в войске присутствовало обслуги вдвое больше непосредственно воинов. Даже два борделя везли за собой… якобы это наемники учудили, но пользовались услугами обслуживающего персонала борделей многие, пусть и тайком. Иезуиты в этом случае молчали, лишь бы в войне победить, а моральный облик — десятое.
Когда часть польских войск уже выстроилась, взяла лестницы и выдвинулась вперед, а еще одна часть готовилась для второй волны штурма, Щека сделал знак лучникам и те, подожгли промасленные материи на стрелах, выпуская их в ров. Горючая жидкость, разлитая во рву, как и пропитанные ею же бревна, что были вбиты для скрепления земляных стен, быстро разгорелись. Брошенные внутрь рва фашины только способствовали нарастанию пламени и жара от него.
