Яков Иванович Корастылев перестал быть Зверем. Не всегда, но большую часть своей жизни, Яков был уже вполне нормальным человеком, мало отличающимся от иных. Может только Корастылев менее большинства воинов терзался моралью и грехопадением. Человек, который уже не один десяток раз грешил смертными грехами, не надеется на райские кущи и смиряется с неизбежностью присутствия чертей, подвивающих масло на жаровни. Или что там еще, за гранью?
Так что никаких эмоций, только работа. Человек, которого нужно убить — не личность, он лишь объект, обезличенный временно передвигающийся, говорящий предмет, не более. Потому, Яков смеялся, воспринимал шутки, так и не научившись шутить, поддерживал разговор, но неизменно хладнокровно лил кровь.
То задание, которое было получено Яковом, являлось не типичным, не привычным, от чего сложнейшим в выполнении. Проще было просто убить человека, что Зверь мог сделать профессионально и гарантированно, а Яков продумал бы быстрые и хитрые пути отхода. Но сделать так, чтобы объект обязательно остался живым?.. Когда Корастылев получал приказ и все, связанные с ним, вводные, он впервые не нашелся что ответить или о чем поразмыслить для составления вопросов. Да, ранее Зверь был неразговорчивым, но он всегда спрашивал о мелочах и условиях выполнения того, или иного поручения лично от Захария Петровича Ляпунова. В этот раз были сплошные вопросы, поэтому сложно выделить один.
— Только ранить, чтобы не мог двигаться дальше! — жестко говорил Захарий Петрович, когда отдавал приказ, но добавил уже другим, благожелательным тоном. — Нужно только не дать ему отъехать, это очень важно, Яков Иванович.
В этот раз Яков был командиром группы из семи человек, а Глеб остался в Тушинском полку, организовывать обучение новых рекрутов. Привыкший всегда работать в одиночестве, Яков Иванович столкнулся с тем, чего не воспринимал ранее всерьез — ответственности за действия людей. Нет, когда-то Яков был даже полусотником в посошной рати рязанского дворянства. Мужчина понимал, что такое командовать людьми, но там уровень ответственности был мал, прежде всего, по значимости реализованных задач. Тут же, в малом коллективе воинов, каждый из которых был великолепным бойцом, необходимо много чего учитывать и быть профессионалом, не совершающим ошибок и просчетов. Яков даже решил, по завершению операции, выставить Глебу хмельного, оценив то, как тот осуществлял командование.
Уже месяц Яков гулял по Причерноморской степи. Степь — не лес, там спрятаться сложно. Потому каждый ночлег продумывался заранее, а группа была почти постоянно разъединена. Одни осуществляли разведку, другие отдыхали, или готовили пути отхода. Часто приходилось отказываться от использования лошадей. Работали с накидками, в которых бойцы залегали в уже пожухлой траве и сливались со степными пейзажами, столь ненавистными Якову, но большинству его бойцов, родными.
Якову довели до сведения, насколько важно было выполнить поставленную задачу. Он не совсем понял, зачем такие сложности, так как политика — удел других, а Зверь, что просыпался в Корастылеве при исполнении поручений, это только инструмент, причем крайний, когда иные не срабатывают. В этот раз Ляпунов решил объяснить причины приказа и у Корастылева долго зудела голова от мыслей, как выполненная работа поможет державе.
Тохтамышу удалось довести до сведения, что именно его ждет в Константинополе. Государь-император, а скорее, речь может идти о попаданце с его послезнанием, не знал, что именно произойдет, но то, что Тохтамышу не жить — факт. Ну не знал Дмитрий Иоаннович вообще о таком крымском хане, помнил лишь о некоторых противоречиях между Блистательной Портой и Бахчисараем. Современные сведения о том, что умерший Гази Герай проявлял сепаратизм, сложились в два плюс два, и было принято решение не допустить отбытие Тохтамыша на поклон к султану. Простой анализ показал, что крымский хан от туда не вернется. Значит, это неугодный правитель Крыма. Ну а даже малейшие дрязги между Портой и Бахчисараем — это возможности для России.
Как сделать так, чтобы Тохтамыш остался на полуострове и только своим существованием нервировал султана? Вопрос сложный, учитывая, что по дипломатическим каналам получилось добиться только того, что, назначенного временным послом Российской империи в Крымском ханстве, Лаврова, схватили и продержали неделю в тюрьме. После, правда, отправили в Москву, Тохтамыш посчитал неуместным разжигать огонь войны.
Такой шаг не был страхом, или даже нежеланием боевых действий, тем более, что хан выказал недовольство тем, что Москва не платит «поминки» — дань Крымскому ханству. Молодой и вспыльчивый хан, напротив, ждал от России покорности и хотел идти в большой поход. Но, как посчитал Тохтамыш, война должна начинаться на условиях татар, поддерживаемых османской пехотой, а не в то время, когда русские будут готовы и исполчены. История с быстрым разгромом Ногайской Орды научила не принимать скоропалительных решений в отношении русских гяуров.
Так что оставалось только ранить хана, но так, чтобы он гарантированно лечился не менее месяца, чтобы отложить поездку хотя бы до весны. Зная импульсивность и непоследовательность политики султана Ахмеда, можно предполагать, что весной, скорее всего, будет карательный поход уже против крымцев. Любая свара в стане потенциальных врагов — это шаг для победы. Тем более, что русский государь всерьез рассматривал возможность помочь своему заклятому… все же врагу — крымскому хану.
— Вышли! Они вышли! — сообщил Никита Рябина, прискакавший с дозора от самого Перекопа.
Рябина был вторым и единственным, кроме Корастылева, воином русской, как говорили в будущем «рязанской» наружности. Круглолицый, курносый, светло-русый. Все остальные бойцы ничем, почти что, не отличались внешне от крымцев. Кассимовские татары были привлечены и к разработке операции и к ее осуществлению. Главным в деле был всего один выстрел из лука, поэтому с исполнителем нельзя было ошибиться.
Были и среди русских немало добрых лучников, которые мало чем уступают кочевникам. Но, во-первых, все же таковых в процентном соотношении у кассимовцев было больше, ну а во-вторых, татары чуют степь, они живут в ней, даже кассимовцы, которые потеряли свои основные кочевья. На Карастылева и Рябинина Степь оказывала гнетущее воздействие. Их стихия лес, ну или лесостепь, с преобладанием растительности.
— Действуем по задумке! — сказал Корастылев, надевая личину Зверя.
Задумка была сложной, но, как многие решили, иначе никак не выполнить задачу. Кратко — подскакать, ударить отравленной Тохтамыша стрелой в ногу, или руку, убежать. Звучит просто и незамысловато, если не вникать в особенности. Первое — как убежать, если противник так же будет на конях и быстро среагирует на покушение? Это в условии, если получится вообще подскакать вплотную к объекту для гарантированного выстрела. Второе, при этом нужно подставить еще и турок, хоть каким образом. Тут за малое, нужно оставить коня с признаками участия османов. Ятаган, турецкое седло, пистоль османской выделки — то малое, что может сбить с толку крымцев.
Словили отряд Тохтамыша на закате дня. Расчет оказался верным, и диверсанты выгадали то место и время, когда кони воинов сопровождения крымского хана будут уставшими и потребуется отдых. Пусть в отряде хана были заводные лошади, но даже они не могут быть полностью отдохнувшими после длительного перехода и необходимости питания. Расчет был еще и на то, что крымцам понадобятся секунды, если не минуты, чтобы пересесть на заводных коней, которые часто шли без седел. В этой части степи крымскому хану опасаться нечего, от того и напряжения военного перехода не должно быть. А расхлябанность — это не только русская черта, ею грешат многие народы.
Отряд хана, численностью никак не меньше семи сотен, стал на отдых. Большая часть воинов отправилась кормить и поить коней, не доверяя уход за своими копытными друзьями кому либо. Некоторые разъезды все же отправились в стороны, но мало и с ленцой, больше переговариваясь друг с другом, чем обозревая окрестности. Повезло и в том, что отряды крымской разведки были немногочисленными и всего по десять всадников.
