Дважды ляхов ловили на уловку, и конные отряды польской конницы попадали в засаду, где их по фронту ждали свежие конные силы, а по флангам… тоже свежие силы, как и те татары, которые убегали. Более тысячи польских конных были изрублены или застрелены в ходе таких атак.
А еще поляки начинали ощущать недостаток продовольствия и фуража для коней. Три склада сгорели, при этом Болотникову удалось подпалить только один склад. Однако, обозы, которые хоть чуть отставали от основного войска, громились сразу же. Это уже на подходе к Киеву поляки научились противостоять большим летучим отрядам Болотникова, жертвуя комфортом и сном. Каждая застава-пост польско-литовского войска теперь имела в наличии пять сотен воинов.
Воевода Иван Исаевич Болотников еще не знал, что диверсионные группы, под общим руководством капитана Игнатова, начали осуществлять все те намеченные мероприятия, что разрабатывались еще месяц назад. Теперь ляхов взрывали, колодцы отравлялись стрихнином, в лесах устраивались лихие засады по принципу «стреляй-беги».
Так что то войско, которое, наконец уже подходило к Киеву, было измотано сложными переходами, болезнями, раненными. А еще, что немаловажно, постепенно иссякал энтузиазм и вера в то, что московиты сразу же разбегутся только от вида доблестных шляхтичей.
— Да не серчай ты, атаман-воевода! Ведую я про подвиги твои. Об том уже отписал государю. А такоже просил государя-императора, кабы он орден тебе выдал с предлагающимся серебром, — сказал Пожарский, который заметил настроение Болотникова.
— Благодарствую, князь, — лицо Ивана Исаевича разгладилось и он учтиво поклонился.
Награда от государя — это хорошо. «Герой России» — золотая звездочка, к которой прилагается тысяча рублей для воеводы, и меньше по мере уменьшения звания. Для Болотникова такие деньги не являются чем-то запредельным, хотя и весьма существенным. Иван Исаевич прибыл из Венеции с золотом и серебром, заработал уже и в Российской империи немало денег. Но когда это серебро было лишним? Вот пройдет лет десять-пятнадцать, так он и остепениться, купит земли, или откроет свой оружейный завод. Так думал Болотников, но он не верил даже собственным мыслям. Остепениться? Это можно, но только прожив жизнь и упокоиться в земельке в красивой гробовине.
Была и проблема. Шестнадцать человек из всей конницы Болотникова заболели оспой. Это немного, но крайне неприятно и приводило к тому, что воины смотрели друг на друга с опаской, любой прыщ или легкое недомогание и все… воин остается один, а вокруг его образуется метров пятьдесят свободного пространства. И таких воинов, только по подозрению, сразу же отправляли к лекарям. Иногда получалось так, что группы по пять-шесть человек, направляющиеся в русский лагерь к лекарям, натыкались на польские разъезды и не имели никаких шансов противостоять, погибая, или попадая в плен.
Янош Острожский молился. Каждый день он молится почти на каждой остановке при переходах, ну а вечером разбивает лоб о подносимый ксензом крест. Уныние — вот то, что старался молитвами заглушить командующий польско-литовскими войсками. Болезни, прямое дезертирство, как и скрытое, приобретало все больший размах. Скрытым дезертирством Янош Острожский называл то бездействие, в ходе которого шляхта из посполитого рушения, фактически отказывалась от исполнения службы.
Когда начались частые атаки больших отрядов русской и татарской конницы, шляхта решила за лучшее отдельно оборудовать свои стоянки телегами, выставляя их кругом в виде вагенбурга. И как управлять таким войском, когда все себе на уме, Янош не представлял. Разговоры со шляхетскими лидерами, как и с командиром посполитого рушения Яношем Заславским не принесли существенных изменений, лишь шляхта стала меньше нарушать правопорядок к лагере. Нет, его заверили, что в бою мы… всех… легко!
И несмотря, может, вопреки, всем сложностям, войско подошло к русским укреплениям. Первое желание, которое возникло у гетмана — обойти все эти холмы и ямы. Поскакали разъезды в разные стороны, что бы понять, где и как можно обойти урепления, но такую идею отмели. Ну нет тут бродов. А в тех чуть более узких местах, где можно было переправиться плотами, курсировали русские небольшие кораблики — струги и кочи, на борту которых были маленькие пущенки. Был другой вариант — идти далеко на юг, ли на север.
На севере русскими был захвачен город Чернобыль и его можно освободить. Но разве это та задача, которую войско должно решать? Нужна решительная победа над русскими и тогда и Чернобыль, и Киев с Черниговым, да и с Новогород-Северским, все территории быстро вернутся в Речь Посполитую. После победы откроются возможности для наступления в сторону Воронежа, Курска, Белгорода, при этом обходя засечную черту через малоросские земли.
В пол днях пути от Киева, Янош Острожский получил новые сведения. Не получится уйти на юг, кроме того, есть вероятность, что и назад, в Острог, не получится вернуться. Татарские орды грабят и крушат все, что находится в ста-двухсот верст на юго-запад от Киева.
— Ты, гетман, привел нас в ловушку! — кричал на Военном Совете Константин Вишневецкий, который сам сильно желал быть на месте Острожского.
— А не все ли мы совещались? Нужно было говорить тогда! И кто предлагал иное? — зло спросил Янош Острожский. — Мои решения неправильные? Где твои предложения, Вишневецкий?
Ситуация накалялась. Оба, далеко уже не молодых, человека спорили с таким азартом, какой присущ, скорее, молодости. Того и гляди последует вызов на поединок.
— Нужно было оставить московитов здесь на их ямах и сперва разбить татар. Это же надо быть таким не дальновидным, чтобы оставить в тылу татар! — сказал Вишневецкий и резко замолчал.
Константин вспомнил, что он, как раз-таки и был тем, кто ратовал за идею, что русских кочевников задержат южные крепости, потому не следует сильно на них отвлекаться. Увлекся магнат в своей критике.
— Только вперед и разбить русских! — решительно сказал Заславский, пользующийся большим авторитетом, пусть имеющий и не такую знатность, богатство и защиту рода, как, например, Острожский.
— Смерть московитам! — начали выкрикивать другие командиры, воодушевленные словами Заславского.
Кричали Любомирские, восклицали Потоцкие, Рафаил Лещинский потрясал извлеченной саблей. Казалось, полное воодушевление и решительность царила в сердцах гордой шляхты. Но это было не совсем так. Несмотря на некоторое численное превосходство в войсках, все понимали, скрывая это понимание за бравадой, что время у польско-литовского войска не осталось. Один решительный бой — вот единственное решение, что оставил своими действиями противник. Иначе можно получить еще и татарские орды на коммуникациях, да и удар с тыла. Итак, русские показали превосходство в легкой коннице, а с татарами… Только бой!
— Началось! — скорее сам для себя сказал Пожарский.
Командующий стоял на специальной смотровой площадке, построенной внутри одной из крепостиц. Рядом с князем находился Прокопий Петрович Ляпунов и Фролка, помощник Пожарского. Внизу нехитрой конструкции располагались вестовые, которым следовало быстро домчаться до нужного места в обороне с приказом командующего. Каждый вестовой был с двумя добрыми конями и уже в седле.
Дмитрий Михайлович всматривался в зрительную трубу и в очередной раз восхищался гением Софии Браге, что она создала такое чудо. Многие, кто знал о женщине-ученой костерили ее, ругая пуще, чем получала брани в свой адрес какая продажная девка. Дело ли девке лезть в мужские дела! Но вот он, командующий русской армией, теперь понял, что ручки ей целовать нужно за такое изобретение, позволяющее быстро реагировать на любые изменения на поле боя. Может и не только ручки… Видел Пожарский эту женщину, хороша, чертовка!
— Передать Щуке, что ляхи изготовились к приступу по левой руке! — сказал командующий и стал всматриваться. — Четыре польских полка гайдуков до трех полков наемников-алебардщиков и один полк мушкетеров.
