Дети не заболели вовсе, заразилась прислуга Ксении, ну, и она сама. Хуже всего было жене. Опасаюсь того, что последствия болезни супруги еще не раз мне скажутся. Дело в том, что лицо Ксении серьезно покрылось оспинами, которые и сейчас не думают сходить.

— Ты еще здесь? — с негодованием в голосе, спросила Ксения, входя в свою же комнату.

— Ксения, не срывай на мне злобу! — отвечал я, попробовал обнять жену, но был одернут.

Ксения, брезгливо дернув плечом, куда легла моя рука, вырвалась и отошла в угол комнаты. Она стала там, как затравленный зверь тяжело дыша и, словно, готовясь накинутся на врага. Я для нее сейчас враг.

— Да, какого хрена! Я в чем виноват? Зачем губишь нашу жизнь и семью? — зло сказал я, чуть ли ни сплюнул, махнул рукой и пошел прочь.

Когда появились сведения, что в Троице-Сергиевой лавре, где в этот момент молилась Ксения, началась эпидемия оспы, моментально установили карантин. В лавру приехали пятнадцать врачей, что меня изрядно порадовало. Не боятся наши новоиспеченные лекари, готовы они пожертвовать собой, жаль, что один лекарь скончался от оспы.

Ксения еще до известий об эпидемии приехала в Кремль. Она чувствовала недомогания и потому еще до выявления диагноза, вводились карантинные меры. Вся женская половина была оцеплена и никто оттуда не выходил и не заходил во внутрь, лишь передавалась еда. Между собой каждая комната была также изолирована. Кто в тот момент, когда выявилось недомогание царевны, в какой комнате находился, там и остался.

Я, конечно, рисковал собой, не без этого, находился в одной комнате с женой, но я не контактировал с ней, а мое, условно, спальное место было огорожено ширмой. Понятно, что меры безопасности так себе, но я не заболел. Лечение было во многом импровизацией. Лечить неизлечимую болезнь — вообще оксюморон. Но принимались меры по укреплению организма. Ксению заставляли употреблять витаминизированные продукты, поддерживали ей высокий гемоглобин гречкой и говяжьей печенью, которую она, уверен, еще не скоро сможет есть, так как насытилась надолго. Оспины мазали календулой и соком куриной слепоты, получалось, что их слегка выжигали.

Мое участие во всем этом заключалось, скорее, в добром слове жене и волшебном пинке всем причастным к процессу выздоровления. И что я получаю? Недовольство от жены и упреки. Ладно, пусть перебесится.

— Акинфий! — звал я своего помощника, который показал себя большим молодцом и смог закрыть немало вопросов и проблем, которые возникали в связи с моим отсутствием.

Он смело общался с боярами, выслушивая от тех, порой, весьма оскорбительные речи. Он доставлял мне послания, корреспонденцию. Смог сохранить в тайне мой неоднозначный, а, скорее, глупый поступок от многих. Все челобитники разворачивались под разными историями-предлогами. И пусть по Москве понеслись слухи, а Захарий Петрович Ляпунов не успевал отслеживать сплетников, в целом, справились и паники в стольном граде не случилось. В этом весьма помогла газета «Правда», вышедшая с заголовками и статьями, что, мол, все в порядке, царь жив. Лишь царица слегка приболела.

— Государь-император, чего изволите? — как обычно, из ниоткуда, материализовался помощник.

— Что нового по расследованию? — спросил я, не уточняя по какому именно, так как это было само собой разумеющееся.

— Другой день уже Захарий Петрович самолично просит прибыть, — отвечал Акинфий, семеня следом за мной.

Я шел широким шагом, быстро, решительно направляясь, в сторону своего кабинета.

Могло складываться впечатление, что я убегаю от проблем, и это так и было. Я не просто оказался раздосадованным реакцией Ксении, но и обижен на нее. Балконов тут нет, падать на меня не чему, но хотелось бы, что все поступки были оценены. Однако, убегая от одних проблем, я врываюсь, словно ледокол на северном морском пути, в ворох иных важных и сложных вопросов.

— Кто из бояр в Москве? — спросил я на ходу.

— Князь Пожарский завтра-послезавтра прибудет. Головины с англичанами и голландцами прибыли, — докладывал Акинфий.

— Первым зови Захария Ляпунова. После обеда жду к себе англичан. На завтра давай Тохтамыша, — тут я задумался. — И сразу Сагайдачного, токмо не вместе, но они должны друг друга увидеть.

Я накидывал задачи Акинфию и определял свой график на ближайшие дни. Предстоит провести немало встреч и переговоров. Встречи с англичанами больше приятные, так как там речь пойдет об увеличении объемов товарооборота и перспектив использования Риги, как русского порта.

— Акишка, доклады от Скопина-Шуйского пришли? — спросил я.

— Да, Государь, — отвечал Акинфий, посмотрел на меня, вспомнил, продолжил. — Привез Хворостинин Юрий Дмитриевич. Это сеунч, государь-император.

Сеунч — важная составляющая военных традиций Руси. Радостная весть о победе. Тот, кто приносит добрые вести о великих свершениях, должен быть поощрен. То, что Скопин прислал Хворостинина, это хорошо. А ведь мог пожадничать и оставить себе, ограничившись письменным докладом. А мне нужно придумать, что именно даровать Юрию Дмитриевичу Хворостинину.

Скопин начал компанию резво, бьет ляха и там, и сям. Как бы это ни странно звучало, в подобном подходе и крылась ошибка. Головной воевода, даже существенно уступающим в численности отрядам поляков, дает полноценное сражение, где артиллерия отрабатывает на полную мощность. Расходы ядер, дроби, пороха, колоссальны настолько, что, несмотря на накопленные на складах запасы, уже сейчас приходится экономить.

А нынче, подойдя к Вильно, и сходу взяв небольшие укрепления на подходе к столице Великого княжества Литовского, началась осада большого города. Вильно больше, многолюднее, чем многие русские города, там узкие улочки и много каменных строений. Взятие штурмом такого города возможно и я знаю, что сейчас Скопин готовится именно с мясному штурму. Но при наших больших потерях военная компания может войти в затяжную фазу и превратится в войну ресурсов. Мы потеряем динамику и это может грозить переходом к инициативой к врагу. Подобное было уже в Ливонскую войну Ивана Грозного, моего, получается, официального отца. И в таком противостоянии выиграть можно, в долгую. Однако, затяжной конфликт с Польшей вынудит, пока не так, чтобы решительную Швецию вступить в войну.

Отпив ячменного напитка, напоминавшего дешевый растворимый кофе из будущего, я зарылся в бумагах. Пока прибудет Захарий, надеялся посмотреть и проанализировать отчет Луки.

— Что было бы, если они работали в экселе и пауэр поинте? — причитал я, вникая в огромное количество цифири и исчислений.

Радовало, конечно, что отчетная документация от ведомства Луки приходит такая скрупулёзная, сам настаивал на подобном. Но я и не подозревал, что породил бюрократически-статистического монстра. К такому подходу приложил руку даже сам Иоганн Кеплер, который перепроверял расчеты и подсказывал математические методы вычисления и площади и составлял уравнения. Великий ученые стал своего рода программистом, который создал программу для мозга Луки, ну а тот теперь пользуется «программным обеспечением».

— Вот же паразиты… — усмехался я, когда только окинул взглядом отчет. — Не на то я учился…

Не знаю, как в будущем получали образование студенты-экономисты, но, уверен, что подобный отчет, если туда добавить графики, мог стать вполне сносной дипломной работой.

А насколько я, государь-император, должен быть в теме, если для работы с сельским хозяйством уже используются математические методы анализа и прогнозирования? Думаю, что быть в курсе, в общих чертах, для меня достаточно. Вполне хватит изучения информации после слов «выводы» или «итого».

Итого… Посевная шла в полном разгаре. Перспективы вырисовывались вполне радужные. Был проведен анализ того, как родили культуры на разных почвах. Так, под Суздалем и Ростовом урожайность ржи и ячменя была на процентов двадцать-тридцать больше, чем, к примеру, под Москвой. При этом, в ряде поместий, которые были в государственной, моей, собственности, проводились одинаковые мероприятия, такие же, что и в других регионах. Имелся вывод, суть которого в том, что нечего засорять черноземы Суздаля, Ростова и частью Владимира-на-Клязьме, всякой огородниной из «колумбового списка». Так что картошки там не будет, как и других овощей, но этот регион станет исключительно житницей для центрально-европейской части России.