С нарушителями дисциплины Гроза никогда не церемонилась. Вот и теперь она вцепилась мертвой хваткой в капюшон куртки Якура, болтавшийся за его спиной, и дернула что было сил. От неожиданности парень не успел среагировать, не удержался на ногах и опрокинулся на спину, беспомощно взмахнув руками.
– Отпустите! – хрипло выкрикнул он. Воротник куртки врезался в шею, и парню стало трудно дышать.
– Заткнись, ничтожество! – злобно рявкнула воспитательница, обернувшись к нему; сейчас она больше походила на надзирательницу из какой-нибудь тюрьмы, чем на школьного педагога. – Не понимаю, зачем государство тратит ресурсы на образование для одноклеточных организмов вроде тебя?! Твое место в тундре, рядом с оленями! А оленеводам вряд ли пригодится умение читать и писать. К тому же такого тупицу, как ты, вообще ничему нельзя научить!
– Отпусти меня! – Смуглое лицо Якура побагровело от удушья, он обеими руками пытался оттянуть воротник от горла, но неумолимая Гроза Ивановна продолжала идти вперед, волоча за собой провинившегося воспитанника.
Притихшие дети потянулись следом, только новенькая осталась стоять на месте, прижав ладони к щекам. Водима направился к ней, решив, что подвернулся подходящий момент для знакомства и не стоит его упускать.
Ее длинные ресницы обнесло густым слоем инея, а глаза оказались такого же дымчато-синего цвета, как вода в Обской губе, перекатывающаяся под истончившимся апрельским льдом.
Водима подбирал слова, собираясь сразу расположить ее к себе, но она его опередила, выпалив:
– Помогите ему! Она же его задушит!
– Не задушит, не впервой. – Он успокаивающе положил ей одну руку на плечо, а другой протянул засохшую конфетку, давным-давно валявшуюся в кармане его тулупа. Она взяла – похоже, машинально или из вежливости. Есть, конечно, не стала, и конфетка перекочевала в карман ее тонкой курточки.
– Как она смеет?! – произнесла новенькая дрожащими губами. – Так нельзя обращаться с учащимися! Ее должны уволить за такое!
– Учителей и воспитателей у нас всегда не хватает… А с драчунами по- другому нельзя, иначе никакого порядка не будет. В другой раз он подумает, стоит ли махать кулаками. Пойдем-ка в тепло, ты ведь замерзла совсем! – Водима потянул ее за руку, и она послушно пошла за ним.
Все дети шли за ним, когда он этого хотел. Он знал, что обладает даром внушения. Но в том-то и дело, что они должны были сами пожелать пойти за ним, но не в интернат, а в другое место, гораздо более темное и страшное. Для этого ему приходилось обманывать их, чтобы потом предать. Голос зла, время от времени наполняющий свистящим шепотом голову Водимы, говорил, что тех, кого предали, легче увести во мрак. Впервые услышав эти слова, Водима с тоской подумал о том, что тот, кто предал, и подавно никуда не денется.
Они поднялись на крыльцо, прошли через вестибюль мимо гардеробной и, свернув в один из коридоров, остановились перед стальной дверью. Водима отпер ее ключом, за ней была еще одна дверь, деревянная, которую он обычно оставлял открытой и теперь распахнул легким толчком.
– Это мой кабинет. – Он пропустил девочку вперед и, оглянувшись, поспешно прикрыл дверь за собой. Кажется, никто не видел, что они вошли вместе. – Будешь чай?
Не дожидаясь ответа, он включил электрический чайник, стоящий на низком столике рядом с диваном, и с сомнением посмотрел на остатки старого печенья в треснутой пластмассовой вазочке: угощать гостью было особенно нечем. Но ей, похоже, этого и не требовалось, она прошла к рабочему столу и остановилась перед двумя большими мониторами, на которых транслировались кадры, поступающие с камер видеонаблюдения, расположенных внутри и снаружи здания интерната.
– Ого! Вы за всеми отсюда следите? – спросила она, разглядывая экраны, поделенные на квадратные сектора «окнами», показывающими происходящее в различных местах: в учебных классах, коридорах, в столовой, в школьном дворе.
– Такая работа. Отвечаю за безопасность.
Гостья понимающе кивнула и уселась во вращающееся кресло перед столом. Настороженность во взгляде исчезла, плечи опустились – расслабилась. Вовремя произнесенное слово «безопасность» всегда работало.
– Меня зовут Тильда, – сказала она, крутанувшись в кресле и оказавшись лицом к нему. – А тебя?
«Перешла на «ты» – хороший знак!» – отметил он и назвал свое имя.
Она тут же заговорила снова:
– Я в интернате ненадолго, на следующий год не останусь. Отец меня в июле отсюда заберет. – Тильда произнесла это с такой дрожью в голосе, что ему стало ясно, как сильно она страдает.
– Конечно, заберет! – согласился он, желая подбодрить её. – А если не заберет насовсем, то приедет навестить. У нас есть комнаты для родителей, где твой отец сможет погостить несколько дней.
– Нет, он меня точно заберет! – Тильда побледнела, напуганная такой перспективой. Наверное, каждый день, прожитый в интернате, давался ей нелегко.
Водима встревожился: а вдруг ее заберут раньше, и он не успеет воплотить задуманное? Можно, конечно, выбрать любого другого ребенка, но ведь эта девочка – просто идеальный вариант! Несчастная, обиженная и слабая – у такой не будет шансов вернуться назад. Еще одно возвращение он может и не пережить. Последний раз, когда это случилось, у него почернели кисти рук и ступни, а потом и ноги отказали. Он едва успел все исправить.
Звонок телефона отвлек его от воспоминаний. Звонил стационарный аппарат внутренней связи интерната, стоявший на столе. Водима подошел и снял трубку. Оттуда донёсся громкий сердитый голос заведующей кухней Нонны Петровны, которую за глаза все звали Тонной:
– Ты что, вообще в камеры не смотришь?! Я опять десять кило свинины недосчиталась! Сколько раз говорила: надо проверять всех, кто с сумками выходит!
– Не городи ерунды! Мимо меня муха не пролетит! Приходи, сама съемку с камер посмотри: никто с большими сумками из здания не выходил!
– Да что ж за чертовщина! Не испаряется же оно, а? Разве что его кто-то, не выходя из интерната, сырым жрет?! – распалялась заведующая и тут же ухватилась за собственную догадку: – А что? Известно ведь, что ненцы мороженую строганину едят! Пройдись-ка по спальням, по тумбочкам как следует пошарь – вдруг они где-то мясо припрятали?
– Ладно, погляжу. Но сомнительно это. Может, обсчиталась ты?
– Как же, обсчиталась! За дуру-то меня не держи! Воруют у нас, и давно! А ты вычислить никак не можешь! Хреновый из тебя охранник, получается! Не найдешь вора – буду начальству писать, чтоб нормальную охрану наняли, значит!
Затем послышался грохот брошенной на рычаг трубки, прервавшийся короткими гудками.
Повисла неловкая тишина, нарушаемая ритмичным скрипом: Тильда крутилась в кресле из стороны в сторону, старательно изображая невозмутимость, но лицо покраснело так, будто прозвучавшие по телефону угрозы предназначались ей. Конечно, она все слышала. Наверное, сочувствует ему сейчас. И это хорошо. Теперь он не сомневался, что девочка ему поверит.
– У тебя неприятности, – пробормотала она, нервно постукивая ногой по полу. – Я пойду, наверное.
– Нет, что ты! Ерунда! – заверил её Водима и решил, что пора действовать, пока им еще кто-нибудь не помешал. – Я тут хотел тебе кое-что показать. Ты умеешь хранить секреты? – Услышав его вопрос, Тильда мгновенно заинтересовалась: повернулась к нему, вскинула брови и уставилась с любопытством.
– Вот! – Он развернул перед ней рулон коричневого холста, который заранее незаметно выудил из укромной ниши, скрытой за шкафом. Это была старинная рукописная карта, найденная им двадцать лет назад в опустевшем Нумги, – единственная вещь, оставшаяся у него в память о Мастере. По фамилиям, указанным на полях, Водима выяснил, что составителями карты были западноевропейские путешественники семнадцатого века. Линии, названия и обозначения ландшафта были нанесены на холст масляными красками и неплохо сохранились.
Тильда порывисто склонилась над потемневшим от времени и покрытым пятнами куском ткани, медленно прошлась указательным пальцем по цепочке латинских букв, протянувшейся вдоль жирной извилистой линии, обозначающей разделение суши и водного пространства, и прочла:
