– «Лу-ко-мо-ри-а»… – Подняв голову, метнула в него недоверчивый взгляд и повторила вопросительно: – Похоже на Лукоморье.
– Точно! – кивнул он с довольной улыбкой, предвкушая шквал вопросов и возражений.
Тильда провела ладонью по холсту, расправляя едва заметные складки, и вкрадчиво спросила:
– И что это за карта? Для какой-то настольной игры?
– Нет. Обычная карта. Настоящая. И очень старая.
– Ой, да не может быть! – воскликнула она с усмешкой, но глаза уже загорелись. – Лукоморья-то по-настоящему нет!
– С чего ты это взяла?
– Ну, так все же знают, что это выдумка из сказок Пушкина!
– Ну, а почему ты решила, что Пушкин его выдумал? О Лукоморье знали еще до его рождения. Вот ты помнишь, в каком году он родился?
– Эм-м-м… – Она задумалась на мгновение, потом вдруг спохватилась, вынула из внутреннего кармана куртки телефон, пробежалась пальцами по экрану и через мгновение воскликнула: – В тысяча семьсот девяносто девятом!
– А теперь обрати внимание на год издания карты. Вон он, в нижнем левом углу, рядом с фамилиями составителей. Ну что?
Ему было смешно наблюдать за тем, как скептицизм на ее лице сменяется восторгом:
– Тысяча семьсот пятнадцатый! Ого! Ничего себе! Правда, что ли, было настоящее Лукоморье? То самое, где по цепи ходил говорящий кот? Но ведь говорящих котов не бывает!
– Конечно, не бывает. Каждый сказочник может придумать что угодно, хоть, например, что в Африке водятся летающие слоны. Но если не бывает летающих слонов, это же не значит, что и Африки тоже нет. Понимаешь?
Тильда задумалась и через минуту спросила:
– Ну, тогда, значит, настоящее Лукоморье было обычной страной, а не волшебной.
– На этот счет я тебе так скажу: если захочешь, можешь отправиться туда и сама все увидеть. Я знаю дорогу и могу тебя проводить.
– Ну конечно, так я тебе и поверила! – Она откинулась на спинку кресла и презрительно сморщила тонкий носик.
– Можешь не верить и не ходить. И никогда не побываешь в Лукоморье! – Он притворился обиженным. Это подействовало. Она заерзала в кресле, вращая его из стороны в сторону, и произнесла извиняющимся тоном:
– Да почему бы и нет? Можно и сходить…интересно же. А что, это где-то недалеко?
– За час доберемся, но надо на лодке переправляться, поэтому лучше дождаться, пока лед сойдет, иначе опасно.
– А когда он сойдет?
– В июле.
– А-а… – Она разочарованно взмахнула рукой. – В июле меня уже здесь не будет! Жаль… И что, раньше нельзя пойти? По льду, пока он еще крепкий?
– Можно, но все же это опасно: слишком холодно, мы замерзнем. Да и вход замело так, что за весь день не откопать.
– Ну, значит, не судьба! – Тильда разочарованно вздохнула. – Расскажи хоть, что за Лукоморье такое. Ты же там был?
– О, да! Тысячу раз! – соврал он не моргнув глазом и, набрав побольше воздуха, принялся врать дальше, смешивая ложь с воспоминаниями из детства.– Это самое чудесное место, какое только можно себе представить! Там всегда тепло и светит солнце, нет ни зим, ни ночей. А начинается Лукоморье с солнечного сада, который называется Ирием. Есть мнение, что Ирий и Рай – это одно и то же.
– Никогда ничего не слышала про Ирий! – В глазах Тильды все сильнее разгоралось любопытство.
– Вот, послушай, что в древней сказке о нем говорится! – Водима напряг память, вспоминая слова, заученные в детстве на уроках Мастера:–**«И поют птицы сладко в Ирии, там ручьи серебрятся хрустальные, драгоценными камнями устланные, в том саду лужайки зеленые, на лугах трава мягкая, шелковая, а цветы во лугах лазоревые. Не пройти сюда, не проехать, здесь лишь боги и духи находят путь. Все дороги сюда непроезжие, заколодели-замуравели, горы путь заступают толкучие, реки путь преграждают текучие. Все дорожки-пути охраняются василисками меднокрылыми и грифонами медноклювыми».
– Так это всего лишь сказка! – воскликнула она.– А сам-то ты что видел?
– Не перебивай, или я не буду дальше рассказывать! – Он окинул ее сердитым взглядом, но тут же улыбнулся, увидев, как трогательно она прижала ладошку к губам. – То, что я там видел, в двух словах не описать. Но вот что примечательно: не везде в Лукоморье одинаково прекрасно. Там две стороны – светлая и темная; в одной всегда день и лето, в другой – ночь и зима. Заметь, чем-то похоже на полярные день и ночь, длящиеся на Крайнем Севере по полгода.
– Темная сторона? – Тильда насторожилась. – И какая она? Страшная?
– Еще бы! Темная сторона – полная противоположность светлой. Кроме тьмы и холода, там еще живут всякие злобные существа. В той же сказке есть строки о том, как она появилась: **«И в провал, в ущелье, в подземный мир по хотенью-веленью сварожьему был низвержен Змей – подземельный царь: лютый Чeрный Змей, повелитель тьмы. Вслед за Змеем в царство подземное стали падать все силы черные. Полетел Грифон – птица грозная, полетел и Вий – подземельный князь, сын великого Змея Чeрного. Тяжелы веки Вия подземного, страшно войско его, страшен зов его».
Водима вдруг замолчал, испугавшись, что чересчур увлекся и наговорил лишнего. Он затеял этот разговор, чтобы подготовить Тильду к предстоящему путешествию по подземному тоннелю, наполненному пугающими звуками, но, кажется, слегка переусердствовал.
– А дальше? Что стало с черными силами? – спросила она, заметив, что он не собирается продолжать.
– Не вижу смысла рассказывать об этом, ведь ты же не хочешь туда попасть, да? – уклончиво ответил Водима.
– Пожалуй, не хочу. – Она неуверенно кивнула. – Но все же интересно взглянуть одним глазком, что же там такое. Хотя бы издали. Ты и на темной стороне был?
– Нет, что ты! Только самоубийца может отправиться в такое место по доброй воле. Я проходил мимо и слышал страшные вопли, доносящиеся оттуда. Сразу ясно, что издают их какие-то чудовища.
– А на что похожи эти вопли?
– На голоса животных из ночных джунглей, на плач сотен брошенных младенцев, на хохот буйных сумасшедших… только в сто раз страшнее. Вой, стоны, дикий визг – чего там только не услышишь! Жуть такая, что и вспоминать не хочется! Но я не ожидал, что ты так заинтересуешься темной стороной!
– Вообще-то мне все интересно! – Тильда задумчиво разглядывала карту. – Если уж эти крики так сильно тебя испугали, то я, наверное, вообще бы от страха умерла!
– Ничего страшного, если знаешь, куда надо идти и куда не надо, –уверенно произнес Водима. – Со мной тебе нечего опасаться.
– Вряд ли у меня получится пойти. Ведь в июле меня папа заберет! – Она вздохнула со смесью сожаления и надежды.
«Пусть мечтает! – снисходительно подумал Водима. – Никто, кроме меня, ее отсюда не заберет. Уж я позабочусь!» Он хрустнул костяшками пальцев, пытаясь унять дрожь в руках. Взгляд его замер на отливающих синевой ногтях. Их цвет изменился вскоре после первого посещения мерзлотника, и с тех пор эта синева напоминала ему о том, что произойдет, если вовремя не заплатить дань. К концу отпущенного срока ногти станут черными, а затем начнут неметь пальцы. Успеть бы! Время в запасе у него еще есть, до июня можно не переживать, а там… В крайнем случае, придется пойти на риск и плыть к мерзлотнику в ледоход. Расстояние, которое нужно преодолеть по воде, не так уж велико – всего-то несколько километров. Можно плыть медленно, расталкивая льдины веслами, главное – чтобы в заливе не штормило. Сложнее будет пройти по болотистой земле – она еще не успеет как следует просохнуть после таяния снега. Даже прочная тропа в это время превращается в грязное месиво.
Самое главное – дотерпеть до окончания занятий в школе-интернате. Только тогда можно будет устроить все так, чтобы отсутствие воспитанника никого не обеспокоило. А вот во время учебного года сделать это было намного сложнее, и Водима не хотел рисковать.
За окнами кабинета стремительно тускнело небо, – подступающие сумерки щедро разливали всюду грязную синеву. Водима рассеянно обозревал скучное однообразие: в зимнем пейзаже глазу не за что было зацепиться, да и летом было всего-то красот, что мшистая тундра да стылая вода кругом, и те показывались всего на пару-тройку месяцев в году, а затем вновь скрывались под белым покровом, стирающим все картины подобно ластику. Но где-то здесь было скрыто мистическое Лукоморье – чудо света, о котором он так много знал и которое искал долгие годы. Искал не ради лучшей жизни, а чтобы взглянуть в глаза тем, кто счастливо жил там, забыв о родственнике, оставленном в больнице два десятка лет назад.
