– Я трусиха, просто трусиха! – бормотала она, кусая губы. – Я всех бросила!
Процесс словесного самобичевания прервал очередной звонок в дверь.
Алина затихла и устремила взгляд в прихожую. Звонок повторился, уже настойчивее.
– Интересно, это еще кто? – Девушка поплелась к двери. Заглянув в «глазок», увидела незнакомого мужчину лет шестидесяти в строгом черном пальто и шляпе. «На грабителя не похож», – подумала она, но открыла, не снимая цепочки.
– Я – частный детектив! – торжественно произнес человек и показал какие-то «корочки». – Мне известно, что вещь, украденная у моего клиента, находится в этой квартире. Полиция тоже расследует дело, но я успел раньше. Открывайте, я все равно войду, не сейчас, так с отрядом оперативников.
Трясущимися руками Алина сняла цепочку и залепетала:
– Я ничего никогда не крала! В жизни!
– Это хорошо! – Не разуваясь, мужчина пересек прихожую и поочередно заглянул во все три комнаты. Увидев чемодан, прошел к нему, поднял с пола и принялся тщательно стряхивать невидимые пылинки. Заметив клок волос, застрявший в защелке рядом с ручками, выдернул его, понюхал, брезгливо сморщился и отбросил в сторону. – Одевайтесь, поедете со мной для дальнейших разбирательств! – заявил он приказным тоном.
– Что? – спросила Алина, давая волю слезам. – Берите то, за чем пришли, и уходите. Я никуда с вами не поеду.
– Значит, поедете с полицией! – пригрозил тот, нагло ухмыляясь.
– С полицией, может, и поеду, а вы уходите! – отрезала Алина, жалея, что впустила в дом этого незнакомца.
Тот, на удивление, не стал больше ее упрашивать, а, покачивая чемоданом, удалился прочь чеканным строевым шагом.
Захлопнув за ним дверь, Алина поклялась себе, что сегодня больше никому не откроет: про полицию незнакомец, наверняка, наврал, родители вернутся только послезавтра, а все, кого она хотела бы видеть, перенеслись в другой мир и неизвестно, вернутся ли вообще.
***
Лакированный паркет сменился жесткой подмороженной землей: Дашкино тело подскакивало на неровностях. Голос давно сорвался, и девушка просто хрипела от злости и страха. Она не видела схватившее ее существо, но догадывалась, что уже встречалась с ним прежде, судя по репликам, раздававшимся над ее головой:
– Попалась, поганка! Сказала же – не уйдешь! Вот сестрица обрадуется, похлебку нам сварит. Поганки всегда вкусные, особенно в похлебках.
«Шишига тебе житья не даст», – вспомнились слова усатого трупа с ярмарки. Тогда его вид напугал ее гораздо сильнее прозвучавшей угрозы. Откуда же ей было знать, что фразу «не даст житья» он употребил в буквальном смысле? Кажется, шишига вознамерилась ее съесть, предварительно подвергнув кулинарной обработке. «Повезет, если она свернет мне шею, прежде чем начнет варить из меня бульон», – подумала Дашка с мрачной веселостью.
– Я бы тебя в сыром виде слопала, – вновь послышалось злобное ворчание ее кровожадной похитительницы, словно та прочла ее мысли. – Но уж больно хочется мне старшей сестричке угодить, а она, страсть, как любит кашеварить! У нее и котел имеется, и приправы всякие! Сестричка моя добрая, как наварит похлебки, так всю родню с окрестных болот к себе в гости зовет. Только вот жаль, человечинка в наших краях редко встречается, все воронами, лягушками да мухоморами перебиваемся. Теперь-то закатим пир горой! Душистая будет похлебка, наваристая! Ты, вон, жирненькая какая да пахучая, я тебя по запаху-то и сыскала.
«С чего это я пахучая? – удивилась Дашка. – Да и не жирная совсем, по сравнению с тем, какая раньше была. Вот же влипла-то, а! Что же делать? Рановато я избавилась от своей одержимости, не то бы и этой шишиге, и ее сестричкам небо с овчинку показалось».
Но пока что небо с овчинку казалось Дашке: среди лесных кущ, нависавших над ней, иногда проглядывали усыпанные звездами лоскутки, да желтая луна мелькала за ветвями. Над верхушками елей кружили птицы, не то вороны, не то коршуны или совы, а порой пролетало что-то крупное, вроде ведьмы на метле, но Дашка не успевала разглядеть. Спину ломило от ударов о пни и коряги, куртка на ней изорвалась и намокла, под ткань набилась ледяная крошка с подмерзших луж, сучки и колючая хвоя.
Но вскоре мытарства закончились, по крайней мере, на время: шишига остановилась у высокого бревенчатого забора с нанизанными на столбы черепами и заколотила в калитку. Лязгнули засовы, заскрипело старое дерево, и такой же скрипучий голос произнес:
– Какой черт тебя принес, Беспута? Только почивать улеглась, а тут ты тарабанишь! Чего неймется?
– Гостинец тебе несу, Ягунюшка, человечинки раздобыла, – залебезила шишига, выволакивая Дашку из-за спины за волосы. – Глянь, что за девка! Мясистая, косточки сахарные!
– Трухлявая твоя башка, – проскрипело в ответ. – Ты откуда ее приташ-шила? С какой чужбины? Она ж ненашенская.
– И что с того? – голос шишиги задрожал, как у испуганной лягушки.
– А то… Как помрет она, враз на своей чужбине и очутится. Забыла разве? Прошли времена, когда мы всех без разбору поедали. Теперь разве что по кусочку от нее отрезать, а как помрет, так исчезнет, на свою сторону воротится.
– Ну, по кусочку, так по кусочку, все одно – лучше, чем поганки, – буркнула шишига, вымешивая босыми ногами грязь перед распахнутой калиткой.
Старуха, стоявшая в дверном проеме упершись руками в столбы по обе стороны от себя, отступила, пропуская гостью с «гостинцем». Ростом она была чуть выше шишиги, ее крупный мясистый нос свисал до подбородка, а над пригнутой головой, обвязанной грязным платком, вздымался высокий горб, обтянутый меховой безрукавкой. Калитка захлопнулась с громким треском, и Дашку поволокли дальше, к бревенчатой избе, стоявшей на двух огромных пнях и оттого приподнятой над землей. Окон в стене не было, а к низкой массивной дверце вела хлипкая кривая лесенка.
– Давай, в чулан ее! Один жилец там уже имеется. Но его не велено трогать до поры. А с девки мясцо обрежем, но не сразу, а как водица закипит. – Крепкой костлявой рукой хозяйка схватила Дашку за шею, втолкнула в избу и потащила дальше, в темный закуток. Там они на пару с шишигой связали ее грубыми веревками по рукам и ногам, сунули в рот вонючую ветошь и, перекинув конец веревки через балку под крышей, подняли и подвесили ее вниз головой. Прежде чем захлопнулась дверца чулана, Дашка успела заметить, что рядом с ней болтается чье-то тело, похоже – мужское. Но это был точно не Гена. Оставалось надеяться, что друг не оставит ее в беде и вскоре придет на помощь. Только вот едва ли он справится с этими старыми чертовками. И откуда у них такая богатырская сила? Хотя, нет, не богатырская – колдовская. С такой силой ни один богатырь не сладит, а Гена и не богатырь вовсе.
В избе загремела посуда, потянуло дымом, послышался треск разгоравшихся поленьев.
– Кто там еще у тебя в чулане? – донесся оттуда голос шишиги.
– То не твоего ума дело, – проскрипела в ответ хозяйка.
***
Споткнувшись, наверное, в сотый раз, Гена растянулся во весь рост, протаранив собой заросли не то шиповника, не то еще каких-то колючих кустов. Тысячи шипов вонзились в кожу по всему телу, и парень непроизвольно взвыл. Он бежал, не глядя под ноги, поэтому все время спотыкался и падал, зато ни разу не выпустил из виду косматую длинноносую карлицу, тащившую Дашку через лес. Догнать ее Гена не пытался, смекнув, что карлица – ведьма, и одним щелчком пальцев скрутит его в бараний рог, ну, или превратит в жабу, как вариант. Такой вариант его не устраивал, ведь, став жабой, он Дашку не спасет, и сам пропадет в этом гиблом загадочном месте.
Здесь требовалось все обдумать. Главное, Гена увидел, что карлица с Дашкой скрылись за забором, над которым торчала крыша избушки. Хозяйка, впустившая их, тоже походила на ведьму. Чтобы справиться сразу с двумя ведьмами, Гена решил использовать эффект внезапности: влезть на крышу, разобрать кровлю – с виду, она состояла из чего-то не очень прочного вроде коры и веток, и спрыгнуть внутрь избы с жутким воплем, чтобы ведьмы обалдели, а потом схватить, что потяжелее, и огреть их, пока те будут соображать, в чем дело. Рискованный план, конечно, но другого не было. И слишком тянуть не стоило: неизвестно, что затевают сейчас эти коварные старухи.
