Вспомнив об этом, Виктор испытал сожаление от того, что теперь уже никогда не удовлетворит своего любопытства. Он шел умирать, не зная, удастся ли ему выполнить задуманное. Возможно, ему предстоит погибнуть зря. Что ж, он хотя бы попытается.
Путь к резиденции Божены Виктор помнил хорошо, хотя и проходил по нему всего шесть раз – три раза туда и три обратно. Никто из этерноктов не мог пройти его без помощи Грабаря, настолько маршрут был запутанным, – еще одно проявление паранойи Божены. К счастью, Виктор вполне обходился без проводника, и плутать в лабиринте бесконечных коридоров ему не пришлось.
Сжав лом покрепче, Виктор остановился перед дверью с вывеской «ВЫСТАВКА ЧУЧЕЛ», собираясь с духом перед тем, как войти. Скорее всего, Грабарь был у себя: он безвылазно торчал в мастерской с утра до ночи, а в те дни, когда в доме гостила Божена, совсем не покидал своего поста, всегда готовый к ее услугам. Это означало, что Грабаря придется огреть ломом, быстро и надежно, чтобы упал и не смог встать. Все нужно сделать быстро и максимально тихо.
Повернув ручку, Виктор рывком распахнул дверь и влетел в затхлое полутемное помещение, загроможденное чучелами животных. Грабаря среди скопища зверья и птиц видно не было. Наверняка таксидермист дремал в своей мастерской, дверь в которую находилась рядом с чучелом огромного медведя, в теле которого скрывался переход в резиденцию наставницы. Виктор решил, что повезло и ему – меньше возни, и Грабарю – проживет чуть дольше. Бесшумно ступая, он подобрался к медведю и с удивлением увидел зияющий проем в теле косолапого, – дверца оказалась открыта. Вероятно, Грабарь держал ее открытой, пока Божена находилась у себя. Еще одна удача – не придется ковыряться с запором. Виктор ужом юркнул внутрь и выполз в освещенный коридор с другой стороны медвежьего тела. Двустворчатые двери из дорогого дерева, ведущие в апартаменты Божены, были слегка приоткрыты, – невероятное везение, на которое Виктор почти не рассчитывал, предполагая, что ему придется снести дверные петли или сломать замок, а это сразу осложнило бы все дело. Шанс на то, что страдающая паранойей ББ не запирается на ночь, был один из тысячи, и он выпал ему. Пожалуй, под охраной верного Грабаря дъяволица чувствовала себя в относительной безопасности.
С ломом наперевес Виктор пересек круглый холл и подошел к распахнутой двери спальни. Расположение комнат он помнил с тех пор, как три года назад помогал обставлять эти апартаменты перед ее приездом, еще до их первой встречи. Козельский рассказывал, что он вместе с Боженой начинали свою деятельность в этом городе – и как раз в этом доме, еще в тысяча девятьсот первом году, но спустя несколько лет им пришлось бежать от люцифлюсов и налаживать бизнес в другом месте. С тех пор прошло больше ста двадцати лет, и Божена захотела вернуться сюда снова, а предварительно отправила своих людей во главе с Козельским, чтобы те пока расположились и подготовили для нее достойное и надежно засекреченное жилье. Тогда Зарубин, подрабатывавший грузчиком в мебельной фирме, и познакомился с Козельским, заказавшим у них обстановку для апартаментов ББ. Доставку и установку мебельных гарнитуров поручили Виктору. Словоохотливый нотариус будто мысли его читал, все время лез под руку, едва Виктор останавливался передохнуть, болтал о театре, о том, что выбрал более денежную профессию, предав свою мечту стать актером, и теперь, на склоне лет, осознал, какую совершил ошибку, и что вернуть уже ничего нельзя. Зарубин купился, как мальчишка, и выболтал ему все о своей мечте, а потом и о неудачах рассказал, о грошовой зарплате гримера, о многочисленных подработках грузчиком и уборщиком – иначе не выжить, о несчастной любви – девушки не хотели ждать, когда он станет знаменитым и разбогатеет, они хотели жить сегодня. Козельский понимающе кивал, говорил, что надо идти к мечте несмотря ни на что, а потом попросил его помочь в одном деле, пообещав хорошо заплатить. И все так быстро закрутилось, что Виктор даже опомниться не успел. До него слишком поздно дошло, что выбор уже сделан, и теперь – или вперед, или в гроб. Вперед он больше не хотел. Совсем скоро лопаты могильщиков застучат о стылую ноябрьскую землю, вытесывая для него последнее пристанище.
Спальня Божены пустовала. Это озадачило Виктора: он был уверен, что в апартаментах кто-то был, хотя и не слышал никаких звуков. С некоторых пор у него обострилось чутье, он словно кожей определял чужое присутствие. И действительно, в гостиной он увидел двух мужчин, сидевших боком к нему прямо на полу. Между ними стоял чемодан, и они не сводили с него глаз, склонив над ним головы и почти соприкасаясь лбами.
– Вы видите ее темнейшество? – раздался голос Козельского, но Виктор еще раньше узнал нотариуса по круглой блестящей лысине, украшенной пигментными пятнами.
– Сто раз уже спрашивали! – прогнусавил Грабарь, вечно страдавший насморком. – Она просила не беспокоить ее ни в коем случае, говорила что сама выйдет на связь.
– Но уже долго. Делов-то, забрать иглу у девчонки! – Нотариус нервно поерзал на гладком паркете.
– Ну да, скажете тоже! Тут аккуратность нужна, иглу нельзя ломать ни в коем случае, сами же понимаете! – Грабарь уткнулся носом в мятый платок и шумно высморкался.
Виктор догадался, что Блаватская находится за Барьером, и впал в ступор – такого варианта событий он не предусмотрел и принялся размышлять. Козельский и Грабарь его не видели, он стоял за выступом стены, поэтому время на раздумье было. Его насторожили слова «девчонка», «игла» и «нельзя ломать», захотелось узнать, что все это значит. Какое очередное злодейство задумала коварная дьяволица? Может быть, надо поспешить и разбить чертов чемодан, чтобы «ее темнейшество» осталась на той стороне навсегда или скиталась бы в поисках другого выхода долгие годы? Виктор решил, что пора действовать, и, вскинув лом над головой, ринулся вперед.
Услышав его топот, Грабарь и Козельский подскочили, как ужаленные, и заслонили головы руками, думая, что удары лома обрушатся на них. Виктор размахнулся и нацелился, готовясь вонзить лом заостренным концом в самое нутро чемодана, напоминавшее светящиеся кишки мистического чудовища, но неожиданный удар в спину отправил его в полет. Виктор выпустил лом из рук, тот пролетел высоко над чемоданом, вонзился в окно и вынес вставленный вместо стекла мозаичный щит. Осколки мозаики со звоном посыпались на подоконник и паркетный пол. Пламенеющий рассвет и сырость ноябрьского утра хлынули внутрь. Красное небо сменило мозаичный узор в окне – по крайней мере, Виктору, лежащему на полу, были видны только огненно-кровавые облака.
– Ах ты, тварь! – Раздалось над головой, где-то позади. – И откуда ты выполз?!
Перекошенная в злобе круглая физиономия нависла над ним, цепкие руки схватили и дернули ткань худи у него на груди. Зарубин узнал аптекаря из их бандитской шайки, тот обильно орошал слюной его лицо, крича еще что-то, но внимание Виктора переключилось на Козельского, повисшего на плотной бархатной портьере с диким воплем: «Свет!». Нотариус тщетно пытался задвинуть ее: похоже, в потолочной шине что-то заклинило, когда он дернул портьеру слишком резко. Послышался треск, хруст, сверху посыпалась штукатурка, и Козельский с портьерой свалился на пол, а следом упали шина и кусок бетона. Покалеченный клерк взвыл от боли и закричал:
– Арчи, помоги мне!
Аптекарь бросил терзать Виктора и ринулся на помощь к нотариусу.
– Надо срочно накрыть чемодан! – заорал тот, пихая ему в руки собранную в комок портьеру. – Свет дает помехи! Темнейшество и Марк не смогут вернуться!
Зарубин вспомнил, что портал никогда не использовали при дневном и электрическом свете, причем от последнего какие-то помехи оставались еще несколько часов после того, как свет выключали, поэтому нигде в апартаментах Божены не было электрических ламп. Объяснение этому оказалось слишком мудреным для Виктора, в физике он никогда не разбирался, да и не хотел, поэтому в подробности не вникал. Сейчас ему тем более было не до этого. Окинув взглядом гостиную в поисках упавшего лома, Виктор заметил, что Грабарь куда-то исчез, и это его насторожило. С чего бы таксидермист вздумал покинуть поле боя как раз в том момент, когда врага сбили с ног?
