– Не знаю, что такое «фильм», – всё ещё неподвижно глядя в окно, сказала молодая колдунья.
– Что случилось? – снова спросила Гермиона.
Тёмноволосая колдунья не отвечала.
– Падма?
– Я не Падма, – быстро сказала она и повернулась к Гермионе, окидывая её оценивающим взглядом.
– В каком… Парвати?
Собеседница коротко кивнула.
– Но что…
– Поговорить с тобой хочу. Так сказать, о жизни.
– Ну, давай поговорим, – удивилась леди Малфой, присаживаясь на край преподавательского стола и выжидающе глядя на бывшую однокурсницу.
– Кошмары не мучают? – внезапно спросила Парвати Патил. – По ночам?
– Что?! – отпрянула Гермиона.
– Кошмары. Угрызения совести. Нет? Впрочем, почти десять лет прошло – всего не упомнишь, правда, Грэйнджер?!
– О чём ты?
– О двадцать втором декабря, – непонятно пояснила Парвати.
– О чём?
– Ты, может быть, запамятовала, – с ядовитым смешком продолжила бывшая гриффиндорка. – Жила, знаешь ли, некогда на свете одна юная ведьма. Весёлая, жизнерадостная и счастливая. – Парвати посмотрела Гермионе прямо в глаза, и в её голосе проступила сталь: – И на пороге жизни ты убила её, потому что твой ухажёр, которого ты, кстати, ненавидела, взялся морочить ей голову тебе назло! Хороший повод для отмщения, правда?!
– Я… откуда ты знаешь?!
– Гарри Поттер всё рассказал после того, как ты скрылась тогда. Только кто ж тебя накажет? Если даже совесть бессильна.
– Парвати…
– А ты хоть знаешь, что её мать-маггла через полгода покончила с собой?! – выкрикнула бывшая гриффиндорка с неожиданной яростью. – Что её отец начал пить и утратил всяческий человеческий облик?! – Она стиснула зубы и сжала кулаки, а потом заговорила тише: – Он умер год назад от инфаркта. Сердце не выдержало. Но тебе же плевать, ты и не думаешь об этом! Тебя ведь так обидели: увели парня, от которого ты только и мечтала избавиться!
– Это ты прислала мне книгу?
– Её подложила тебе Падма, – пожала плечами волшебница. – Хоть на это она оказалась способна! Эти две дуры вообще не хотели мне помогать! А сестрица и вовсе считает меня ненормальной! Все эти годы! Она была моей подругой, понимаешь? – Парвати снова перешла на крик. – Лучшей подругой! Она была со мной рядом с самого первого курса! Мы ездили с ней вместе отдыхать, её мама-маггла кормила меня вишнёвым вареньем! Знаешь, когда Лаванда была жива, миссис Браун варила очень вкусное варенье! А потом её девочка пропала без следа, канула в Лету, – в голосе говорившей послышалась едва сдерживаемая дрожь. – И через полгода Гарри Поттер заявил, что у её ревнивой однокурсницы, оказывается, съехала крыша и она убила её! А несчастная мать полезла в петлю, ты хотя бы об этом знаешь?! – со злыми слезами в голосе выкрикнула Парвати. – Если из-за каждой дурацкой девчачьей ссоры… – она с остервенением вытерла глаза. – У тебя тоже сейчас подрастает дочь. Ты растишь её, ты её любишь, ты не спишь, когда она болеет; ты учила её говорить и стоять, ты будешь рядом с ней много лет, постоянно, как друг, как мать. Надежда и опора! – Парвати сверкнула огромными глазами. – А потом в семнадцать лет какая-то тупая стерва, возомнившая, что ей всё дозволено, возьмёт и убьёт её потому, что та вызывающе одевается или дружит не с тем, с кем ей хотелось бы! Здорово, да?! – она снова кричала. – Потому что какой-то ублюдок начнёт морочить ей голову, будет за ней бегать, дарить ей полевые цветочки да дешёвые шоколадки, потом затащит её в постель – и всё только для того, чтобы позлить свою истеричную подружку! Позлил, ничего не скажешь! Добился своего! – Парвати перешла на свистящий шёпот: – Скажи, как оно живётся, когда можно вот так вот взять и убить каждого, кто тебе не нравится? И ничего не будет! А? Много их тебе приснилось, дрянь? Много ещё народу ты погубила?! – Она выпрямилась. – Падма сказала, ты сожгла мою книгу. Поздно! Теперь ты всё равно заглянешь каждому из них в лицо. Хотя не знаю, может, тебе и твоему дружку будет только весело! Что ты опустила голову, а?! Самое время достать волшебную палочку и размазать меня по стене! Тебе же всё можно, – горько закончила колдунья упавшим, опустошённым голосом.
Потом отвернулась и всхлипнула.
Гермиона потерянно молчала, уставившись в каменный пол.
– Тихоня-Грэйнджер, – со жгучей горечью снова заговорила Парвати. – Такая правильная. Такая смелая в борьбе со злом! Рассудительная. Умная. – Она обернулась. – Надо же на чём-то выезжать, если ты замухрышка и грязнокровка, и никто не хочет обращать на тебя внимания! И тут – бах! – она театрально взмахнула руками. – Такой подарок! И сила, и власть, и безнаказанность – разом. И как легко оказалось растоптать всё, что было для тебя раньше таким ценным! – наигранно, с деланным удивлением закончила она. – На глазах преобразилась! Одеваться нормально начала, показала характер! Убила всех, кто мешал. А главное: досталось тем, кто больше всего заслуживал! Самым злостным… врагам.
Она опять замолчала и снова отвернулась. Прошло какое-то время. Гермиона не двигалась. Потом глухо спросила:
– Кто этот старик, в подряснике, который мне является? Я никогда не видела этого человека.
– Что, убила кого-то и даже вспомнить не можешь? – окрысилась Парвати. – Здорово живёшь! Не знаю я, кто там тебе явился. «Труппу» для «спектакля» подбирала не я. На мне только организация представления. Чтобы ты тоже помнила, – она перешла на шёпот, – хотя бы недолго. Хотя бы несколько ночей… Не всё же мне одной плакать.
Повисла тяжёлая пауза. Парвати пыталась унять дрожащее дыхание и вытирала глаза, глядя на низкое солнце за окном. Потом шмыгнула носом и сказала:
– На самом деле мне от тебя нужно немногое. Что ты можешь уже? Чувств и совести, видать, ещё от родителей не перепало… – она повернулась к Гермионе и солнечный блик упал на её подрагивающее лицо. – Я хочу алмаз, – тихо закончила Парвати Патил.
– Что?! – невольно подняла взгляд Гермиона.
– Алмаз. Я хочу похоронить её. Расколдовать и похоронить. Ты, может быть, не понимаешь, насколько это важно? И уж точно не знаешь, что у неё есть ещё дедушка и две бабушки; тётя, сестра её матери, и двоюродный брат. – Она помолчала. – А ещё я. И у нас не осталось ничего, даже могилы на кладбище. Зачем тебе этот алмаз? Или собираешь на колье? Трупы убитых врагов: ход, достойный дочери Чёрной Вдовы!
– Не смей оскорблять мою мать!
– А то что? Присоединюсь к твоей коллекции?
– Я понятия не имею о том, где сейчас этот алмаз, – глухо сказала Гермиона. – Постой… откуда ты вообще знаешь о нём?!
– Рассмотрела, – прищурилась ведьма, – в магическом кристалле. Ты никогда не была сильна в прорицаниях. А ты знаешь, что она собиралась стать целительницей и помогать тем, у кого тяжёлые психические травмы? Она тоже отлично управлялась с магическим кристаллом. Лаванда видела бы проблему в прошлом и помогала её разрешить, она могла бы спасти столько людей! Она могла бы жить, Грэйнджер. Жаль, что ты этого не понимаешь.
Парвати снова отвернулась. А потом сказала глухим, безэмоциональным голосом:
– Алмаз в резной шкатулке в старой фамильной усадьбе твоей матери. Шкатулка стоит в комнате, которая выходит окнами на восход и откуда виден большой чёрный дуб, расколотый молнией. И если в тебе осталась хоть капля чего-то человеческого, ты пойдёшь туда, заберёшь алмаз и отдашь его тем, кто всё ещё помнит и любит, и кто, в отличие от тебя, никогда не сможет забыть того, что случилось двадцать второго декабря 1997 года.
* * *
– Долорес Амбридж! – крикнула Гермиона скорчившейся на полу пухлой колдунье в белой бархатной мантии, и та, жалобно всхлипнув, начала таять.
Потом явились Уткины. Один за другим, а не все разом, как раньше. Гермиона назвала каждого, и видения развеялись. А затем снова появился старец.
Безумный старец в белом подряснике. И когда в его глазах снова сверкнуло что-то, напоминающее блик заклинания, Гермиона проснулась, вновь не разделавшись с остатками своих кошмаров.
