— Персидский посол запрашивает союза и поддержки в будущей войне с османским султаном, — зачитывал сущность первого вопроса Лука Мартынович.

Решили начинать со внешнеполитической повестки, иначе экономика усыпит, а по сельскому хозяйству и промышленности уже все решено, Боярской Думе только опишем ситуацию.

Мой товарищ Абдаллафиф Аль Дарьюш скончался под Казанью. Зачем нужно было отправлять послом человека, который и до дворца шаха с трудом доходил? При этом миссия посольства оказывалась очень важной. Не знаю. Но, видимо, седалище у брата Аббаса подгорает основательно и он просто быстро не нашел иных исполнителей.

Вообще шах странно себя ведет, не по-взрослому, видит только происходящее, а в будущее не особо заглядывает. По крайней мере, у меня складывается такое впечатление. Когда никакой угрозы со стороны османов не было, воротил нос, воспротивился нашему влиянию в грузинских царствах, даже угрожал, да и торговлю если не сдерживал, то придерживал, точно. Есть у нас уже некоторые персидские купцы, согласившиеся работать на русскую разведку. Первые сведения пришли не так давно и они проливали свет на ситуацию в столице Персии Исфахане. Мой венценосный брат паникует.

— Я добавлю, — сказал я, как только Лука закончил читать описание сущности вопроса. — Новый посол, сын старого, Абдулсалам Аль Дарьюш, он настроен только на мир и союз. И причина подобного в том, что турки решили воевать персов. Большое войско султана готовится ударить в ереванском направлении, или на Богдад. Может так быть, что случится два удара. У султана освободились войска, а он и без того готовился к войне с персами. Вот и хочет Аббас союза.

— Говорите, бояре! — пригласил я собравшихся мужчин к обсуждению проблемы.

По введенной негласной традиции, высказываться должен тот, кто курирует обсуждаемое направление. Поэтому либо Семен Головин, как глава Приказа Иноземных дел должен высказаться, либо Михаил Татищев, как ответственный за южное и юго-восточное направление русской политики. Встал Татищев.

— Государь-император, — поклонился Михаил Игнатьевич. — Спаси Христос боярина Захария Петровича, благодаря его людям, есть о чем говорить.

Захарий Ляпунов встал и степенно поклонился. Я было хотел сказать, что это хороший пример, когда службы сотрудничают для всеобщей выгоды и блага, но не стал встревать.

— Аббас смущен и малодушничает. Он боится османов крепко. От того, готов на все, только чтобы не проиграть войну. При любом случае, сразу же начнет переговоры и может предложить дань даже без поражений [в РИ Аббас даже не проиграв войну, согласился на выплаты шелком османам]. Шах хочет закрыться нашими войсками, видать, победы над ляхами дали ему разумение, что мы можем так же и с туркой.

— А мы сможем? Михаил Васильевич? — обратился я к Скопину-Шуйскому.

— Государь-император, — по традиции головной воевода встал, поклонился и только после отвечал. — Не скажу, что любое решение исполнится в тот же час, проблемы есть. У нас мало пороха, войска истощены, нужно больше отдыха и подготовить пополнения. Так что вместо персов воевать нельзя, а вместе с ними, в одном ряду, можно.

Умница. Нравится он мне. Мудрость какая-то проступает в этом еще молодом человеке, говорит без лжи и фальши, но, хочется верить, выполнит все, что нужно.

— Твои мысли, Семен Васильевич, — передал я слово приказному воеводе Приказа Иноземных дел.

— … Есть опасность, что султан объявит и нам войну. Не сейчас, позже, — сказал Головин.

— Они и так объявят войну, как только будут к ней готовы. Не оставят же турки без своего участия Крымское ханство. А там, без нас не обошлось. Как там, Семен Васильевич, наш друг Тохтамыш? — продолжил я разговор с приказным боярином Головиным.

— Установил свою власть. Мало того, часть башкир остались с ним и послали за своими семьями, — сообщил боярин.

— О, как! — удивился я. — Это еще обдумать нужно.

Хотя что тут обдумывать, если подобное предусматривалось, как одна из вероятностных линий в истории Крыма. Хану не хватает воинов и привлечь к себе башкир для него отличный вариант. Для него. А для нас?

— Запретить! — сказал я, решив не откладывать в долгий ящик принятия решений. — Пусть башкиры присылают пятнадцать тысяч, но через полгода меняют. Семьи тогда получатся в заложниках и умысла супротив нас не будет.

Я подумал, что нельзя усиливать Тохтамыша. Башкиры в Крыму очень быстро станут татарами. У них много общего, как и исторические корни, но, главное, нет противоречий в религиозном отношении. Знаю интересный факт, когда Иван Грозный переселил москвичей в Новгород, желая сбить спесь со свободолюбивого города, разбавив лояльными жителями Москвы. Вот только уже через пятнадцать лет все переселенцы, поголовно, объявили себя новгородцами и продолжили ту же политику Новгорода, проявляя строптивость к центральной власти.

— А не будет так, что башкиры, пребывая по полгода в Крыму все поголовно станут друзьями татарвы? — задал резонный вопрос боярин Шеин.

— Может и так статься. Токмо нужно работать со старейшинами, завлекать их, показывать свою силу. Вот и на войну с туркой взять башкир, — сказал Татищев.

— Мы еще не решили отправлять свое войско, — напомнил я, посмотрел на Волынского и обратился к нему. — Что скажешь, Степан Иванович? Ты с башкирами много общался, не станет так, что те воины, которые пошли с ханом, предадут и станут супротив нас?

— Государь-император, — Волынский поклонился. — Всякое может быть, но башкиры не бросят своих кочевий на юге Урала. Там калмыки будут, которые, если многие башкиры станут в Крыму жить, выбьют соперников своих.

Плохо, когда твои подданные ссорятся и даже воюют. Башкиры и калмыки между собой режутся, будто и не в одном государстве живут. И я был согласен с выводами Волынского, что башкирам придется в любом случае действовать с оглядкой на Москву, тем более такую сильную. Поэтому пусть резвятся в Крыму, они пока и есть наше влияние на ханство.

— Заслушаем посла от Аббаса, да продолжим опосля обсуждать, — сказал я и повелел Луке пригласить Абдулсалама Аль Дарьюша.

Этого мужчину я уже видел. Как бы назвали в будущем, наш разговор с послом состоялся «на ногах». Буквально полчаса я принимал Абдулсалама, чтобы сложить свое мнение о новом представителе шаха, ну и услышать линию, которую намеривался продвигать посол.

Абдулсалам был если не копией своего почившего отца, то сильно похожим на него, как внешне, так и манерами вести переговоры. Доброжелательный, в меру льстивый и учтивый, без чего я не представлял бы себе посла из восточной страны. Внешность незаурядная, как для перса, для нашего взора, конечно сильно отличался от русского типа. Средний рост, черные, не карие, а именно, черные глаза, ничего примечательного в ином. А вот характер имел. И без дополнительного анализа становилось понятным, что он лучше умрет тут, ну или там, где оставил свой жизненный путь его отец, но союзнический договор подпишет.

Именно так. Абдулсалам Аль Дарьюш прибыл с договором, в который оставалось только вписать сущие мелочи: чего хочет Россия, ну и как именно я намереваюсь помогать своему брату в войне с османами и португальцами. Прозвучал даже не намек, а, вопреки ухищрением и хитрости, было сказано прямым текстом, что Дербент и Баку шах отдает и на наши предложения по Кахетии и Картли согласен. Хорошо ему, шаху Аббасу, отдавать, что и не принадлежит Персии, но и я особо много земельных приобретений в тех краях не хочу.

Пока не хочу. Нельзя объять необъятное. Мы не настолько превосходим в военном и экономическом отношении своих соседей, чтобы откусывать большие куски и быть уверенными, что сможем их удержать, ну или проглотить. Чтобы брать земли в Закавказье, нужно иметь прочные и основательные базы, поддержку городов и государств в регионе.

— Мой господин, великий шах, Аббас, приветствует государя-императора Российской империи… — говорил посол.

Вот и есть одна держава, которая признала Россию империей. Начало положено. Но я понимал, что сказано это было не зря. Еще один штришок в пользу того, что Аббасу нужен союз.